Последние отзывы

  27  

Она говорила дяде, что эти люди не имеют отношения к нападению, но ему было наплевать. Кто-то должен ответить за происшествие с сыном, а эти люди заслуживали наказания за то, что сбежали. Мадлен произнесла благодарственную молитву Пресвятой Деве. Ей удалось уговорить дядю ограничиться поркой. Она спасла мужчин от потери ноги, а женщин – от клейма на лице.

Сначала она стояла и наблюдала за поркой, ломая голову над тем, как бы остановить наказание, но тут заметила, как люди смотрят на нее. Ненависть в их взглядах хлестала ее. Она проскользнула в дом. Среди пленников ни у кого не было зеленых глаз и рослой фигуры, как у Эдвальда. Попались ли эти люди случайно? Имеют ли они к нему отношение?

Вскоре ее заметила тетушка – «гоняющую лодыря», как она выразилась, и засадила за работу. Но ставни были открыты, и ничто не могло заглушить страшных звуков порки.

При каждом крике ее пальцы судорожно вцеплялись в ткань. Хорошо, что она не работала с тонким льняным полотном или шелком, иначе у нее в руках осталась бы рваная тряпка.

В комнату, поглядывая на нормандцев, словно они были дьяволами, боязливо проскользнула служанка с кипой одежды, чтобы уложить ее в сундук. Свист хлыста и стоны продолжались, и Мадлен прижала ладонь к голове, которая нестерпимо болела.

– Скоро это кончится? – спросила она на своем скудном английском, медленно выговаривая слова.

Тетушка Селия недовольно фыркнула.

Служанка взглянула на нее и кивнула, затем опустила глаза, но Мадлен успела заметить в ее взоре вспышку все той же ненависти. Почему? Только потому, что она нормандка? Вполне достаточное основание, вынуждена была она признать. Только Мадлен принялась за работу, как крики возобновились.

– Что происходит? – спросила она служанку. – Просто дети, леди, – пробормотала девочка.

Мадлен застыла от потрясения и уронила плащ на пол.

– Он собирается пороть детей?

Служанка, съежившись, скрылась. Тетушка Селия сказала:

– О чем ты говоришь, глупая девчонка? Подними свою работу, она же испачкается!

Не обращая на нее внимания, Мадлен выбежала в холл, где дядя сидел за выпивкой, уставившись на копоть, покрывавшую стену. У его ног лежали две злобные собаки. Селия поспешила за ней и ухватила за руку.

– Что ты делаешь? – воскликнула она, затем добавила шепотом: – Не беспокой его, безмозглая раззява.

Мадлен вывернулась из рук тети, но предостережение приняла к сведению. Скрепя сердце она подавила свой гнев и прибегла к дипломатии:

– Порка должна бы уже закончиться, дядя.

– Уже скоро, – сказал он без всякого интереса. – А в чем дело? Ты сама на этом настаивала. Несколько отрубленных ног послужили бы лучшим уроком и более скорым. А клеймо не позволило бы им снова бежать.

– Как бы они смогли обрабатывать землю без ноги? – возразила она. – У нас и так не хватает людей. Если ты избил их слишком жестоко, кто будет работать на полях?

– Они здоровые как быки, – воспротивился он.

– А как же дети? Ты же не станешь их тоже бить?

– Их надо учить заблаговременно. – Он посмотрел на девушку, как разъяренный медведь, сжав здоровенные кулаки.

Собаки подняли головы и оскалились. – Иди и займись своими делами, племянница.

«Это мои дела. Не твои. Мои».

Слова чуть не сорвались с языка. Слезы наполнили глаза Мадлен, когда пронзительные детские крики достигли ее ушей. Самое страшное в жизни – ощущение бессилия.

Словно солнечный луч, пробившийся сквозь пыльный воздух зала, перед Мадлен засияла истина. Ей необходимо покровительство короля и муж, иначе Баддерсли ждет разорение. Одна она ничего не может сделать. Нужно только, чтобы он был справедливым и умелым. Высокий или низкий, худой или толстый, молодой или старый – все это больше не имело значения. Она искренне полагала, что король даст ей мужа, способного управлять имением.

Если, отсылая ее сюда, Вильгельм давал ей возможность осознать именно это, то он добился своего. Но как поставить его в известность? Она не могла отправить послание без разрешения дяди. У Мадлен возникло жгучее желание убежать в лес, найти построенную римлянами дорогу, которая проходила где-то поблизости, и по ней добраться до Лондона.

Но это было бы безумным поступком несмышленого ребенка. Отправиться одной через незнакомую территорию, населенную враждебно настроенными людьми, язык которых она едва разбирает? Это верное самоубийство. Ей следует найти другой способ передать послание…

  27