67 
Отец посмотрел на меня странным взглядом и отрицательно покрутил головой.
– Вот в этом вся наша доблестная милиция, – сказал я не без сарказма. – Если бока намять безвинному, так менты тут как тут, а ежели преступление раскрыть, так им вечно что-нибудь мешает… как плохому танцору мужские принадлежности.
– Не в этом дело, – сказал отец.
– А в чем?
– Как намекнул мне генерал, убийство, скорее всего, было ритуальным.
– Во как… А почему он так думает?
– Возле убитого нашли несколько свечных огарков из черного воска.
– Допустим, все это правда. Но я опять-таки не понимаю, что ты подразумевал под словом «мозаика»?
– Ну, во-первых, Хамович, если отталкиваться от твоего рассказа, был убит так же, как и Жовтобрюх. Закономерность улавливаешь? Ты скажешь, что не было черных свечей. Давай этот пункт уточним: ты их просто не видел, потому что свечи изъяли как вещественное доказательство. Это может быть? Да, может.
– Надо будет спросить у Ляхова… – пробурчал я себе под нос.
– Что ты сказал? – спросил отец.
– При случае уточню этот момент у опера, который ведет расследование дела об убийстве Хамовича.
– Уточни… Так вот, это еще не все. Это уже цветочки, но еще не ягодки. А листочками являются странные телефонные звонки, тот уродливый нищий и «лозоходец». Что касается стебля и корней – откуда ноги растут у всех этих кровавых событий – то здесь вообще темный лес. Можно только догадываться.
– Пап, я никогда не думал, что ты такой фантазер. Причем здесь одно к другому!?
– Ника, я это чувствую. Ты понимаешь, о чем я?
Еще бы не понимать… Вся наша семья знала, что дед был не только академиком, но еще и экстрасенсом. Но свои способности он применял только на работе. Какая-то часть его дара перешла по наследству и к отцу. Об этом мне стало известно совсем недавно.
Но батя постарался выбросить из головы «эти глупости», как он говорил, и посвятил всю свою жизнь прагматическим прикладным наукам. А сегодня он, похоже, решил нарушить табу.
– Понимаю, – ответил я очень серьезно.
– Попробую посмотреть, – сказал отец напряженным голосом.
Похоже, ему очень не нравилось то, чем он сейчас должен был заняться. Отец прикрыл веки и напрягся; на висках у него вздулись жилы, лоб покрылся испариной, а лицо стало бледным и чужим.
– Я вижу какую-то конфигурацию… что-то темное… и щупальца, как у спрута… – Он начал говорить каким-то загробным голосом, медленно и натужно, словно выдавливая слова из горла. – Тебя я тоже вижу… но в стороне…
На какое-то время отец умолк. Создавалось впечатление, что он во что-то всматривается, но с закрытыми глазами. Отец даже шею вытянул, как это обычно делают люди в подобной ситуации.
– Нет! Не-ет!!! – вдруг вскричал он и, мотнув головой, резко отшатнулся назад; но глаз так и не открыл.
Мне показалось, что отец потерял сознание.
– Папа, что с тобой!?
Я схватил отца за плечи и начал трясти. Спустя несколько секунд, которые показались мне вечностью, веки его глаз дрогнули и поднялись. На меня смотрели совершенно чужие, какие-то стеклянные глаза.
– Батя, очнись! Папа…
Я испугался так, как никогда прежде. Меня всего трясло.
– Все нормально, Ника, все нормально… – сказал отец по-прежнему глуховатым голосом и поискал что-то глазами.
Я понял, что он хочет. На большой бронзовой пепельнице девятнадцатого века с фигурками джентльменов-охотников и загнанного оленя в окружении собак, лежала его трубка; она еще дымилась. Я подал трубку отцу, он жадно схватил ее и сделал несколько глубоких затяжек.
– Уф-ф… – Отец покачал головой. – Больше никогда… Даже под угрозой расстрела…
– Зачем ты это сделал!?
– Сынок, а можно без глупых вопросов?
Я смущенно потупился. Вопрос и впрямь был наивным. На его месте я поступил бы точно так же.
– В твоем доме еще кто-то умрет, – сказал он с большой тревогой. – Скоро.
– Не исключено. У нас много стариков.
– Я не об этом. Будет еще одно убийство. И оно случиться в твоем подъезде.
– Ты… ты это видел!?
– Не помню. Кажется…
– То есть, как это – кажется?
– А как во сне. Все забывается, остается лишь главное – или радость, или тревога. Я просто знаю, что нужно ждать беды – и все. Больше никаких подробностей.
– Но ты же говорил, что будет убийство!
– Да. Я видел кровь. Много крови.
Мне стало не по себе. Я немного помялся, а затем осторожно спросил:
67 
