86 
Эти галереи выкопали еще в средние века, так как наш город имел древнюю историю. Первоначально галереи использовались как тайные ходы, а несколько позже, начиная с девятнадцатого века, их приспособили под канализацию.
Но нет, этого не может быть. Я не в галерее под городом, а в другом месте. «Хаммер», в котором меня везли, ехал прямо, не разворачиваясь. Значит, я нахожусь где-то в районе Залива. Возможно, в подвале какого-нибудь особняка.
Но почему тогда здесь так дурно пахнет?
Объяснения пришло сразу, едва я начал свой обход. Сделав несколько осторожных шагов в сторону - мне почему-то показалось, что там находится стена - я вдруг наступил на что-то мягкое.
И тут же раздался чей-то испуганный голос:
- Ой! Что это!? Кто здесь!?
Нужно сказать, что я поначалу сдрейфил. Я отпрыгнул в сторону с такой резвостью, словно наступил не на лежащего человека, а, по меньшей мере, на пятиметровую кобру. Мое сердце заколотилось в груди, как бычий хвост.
- А ты… ты кто? - спросил я непослушным языком.
- Я уже никто… - В темноте послышались хлюпающие звуки; похоже, мужик плакал.
- Не разводи здесь слякоть! - сказал я сурово. - Ты что, заложник?
- Д-да… Что-то вроде того.
- А точнее?
- Я бизнесмен… был бизнесменом.
- Понятно… Чай, много задолжал и решил смыться? А тут тебя и прихватили.
- Нет, все было не так… - Судя по голосу, мой сокамерник (назовем его так), немного приободрился. - У меня хотят забрать дело. Я долго не поддавался, но потом… - Он вдруг умолк.
- Потом приехали бойцы и заперли тебя в этой клоаке, - высказал я предположение. - Верно?
- Да…
- Они хотят, чтобы ты подписал какие-то бумаги?
- И не только… - В рыхлом голосе сокамерника вдруг прорезались жесткие нотки. - Им подавай еще и номера заграничных счетов. Хрен они что получат у меня! Фирму пусть забирают, нужные документы я уже подписал. Но до бабок им не добраться. У меня семья - двое детей, мать, жена… С чем я их оставлю!?
- Долго тебя держат?
- Может, месяц… или два. Здесь время отсутствует.
- Бьют?
- Поначалу били. Кололи всякую дрянь… думали, все разболтаю. Как бы не так! Я и сам не помню точно эти номера. Все они хранятся в ячейке одного из германских банков, записанные на бумаге. И доступ к ячейке имеет только жена. А она за бугром. Ее оттуда им не достать.
- Я так понимаю, только это обстоятельство и держит тебя на плаву…
- В общем, да… Иногда раскисаю… тяжело здесь… Кормят, как собаку, какими-то помоями. Параша здесь, рядом, в углу… Вторую неделю никто ее не выносит. Паскуды… Я теперь в основном сплю. Силы уходят… Даже не услышал, когда тебя сюда запихнули. Быстрее бы сдохнуть…
- Думаешь, не выпустят?
- Конечно, нет. Как только они получат свое, так и привет… Здесь же и зароют. А ты как сюда попал? Тоже бизнесом занимаешься?
- Случайно попал, - ответил я осторожно; вдруг этот сокамерник подсадная утка или подвал напичкан подслушивающими устройствами. - Остановили посреди дороги, обшмонали, запихнули в «хаммер» и привезли сюда. От бизнеса я далек. А в кармане у меня вошь на поводке да комар на цепи. Не знаю, что и думать…
- Сюда случайные люди не попадают. Темнишь…
- С какой стати? Я даже не подозреваю, кто эти люди и где мы находимся.
Это я сказал громко и отчетливо, в надежде, что нас подслушивают. Вдруг поверят и выпустят…
- Я тоже не знаю… - Сокамерник вдруг снова начал всхлипывать. - Деток жалко… Никогда больше их не увижу…
- Крепись. Надежда умирает последней. Я не думаю, что они такие изверги.
- Я пытаюсь крепиться. Но в душе…
М-да, в моей душе тоже было невесело. Если этого мужика готовят к закланию, то и мне прикрутится трандец. Свидетелей таких дел в живых не оставляют.
Меня, конечно, поспрашивают, возможно, слегка поджарят, чтобы я стал немного румяней и сговорчивей, не исключено, что попотчуют «сывороткой правды» (вдруг я знаю что-то сногсшибательное?), а затем вывезут в лес и шлепнут, как врага народа. И никто не узнает, где могилка моя… или как там в песне поется?
Печально. Остается слабая надежда на Михеича… если, конечно, и его не захомутали. А также на оперативного дежурного, который не проспал сигнал «SOS», посланный моей говорилкой.
Долго куковать мне в кромешной темноте не дали. Отворилась тяжелая дверь подвала, и басистый голос скомандовал:
- Новенький, выходи!
- Ну, бывай, - сказал я сокамернику. - Держись. Ежели не вернусь, можешь считать меня коммунистом.
86 
