Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
19 
– Тебе никто не доложил?
– О чем?
– Думаешь, я поверю, что ты не знаешь?
– Я много знаю, а тебя интересует что-то конкретно?
– Ты дурак?
Совсем как в детской игре, где позволяется разговаривать только вопросительными предложениями.
И Спартак проиграл, сдался, вздохнул утвердительно:
– Дурак. Знаю. Доложили.
Она наконец посмотрела ему в глаза. Но лучше б не делала этого: глаза ее были холодные, пустые. И бледно-голубые, как зимнее небо. Она потупилась и сказала жестко:
– Это жизнь, Спартак. Я не могу ютиться в одной комнате с родителями. И у тебя мама и сестра... А Юр... а у моего мужа трехкомнатная квартира. Он хорошо зарабатывает. Он твердо стоит на ногах...
Она осеклась, а Спартак смотрел на нее и недоумевал. Он не мог разобраться в собственных ощущениях. Нет, он по-прежнему любил Наташку, хотел ее, знал, что с ней ему будет хорошо так, как ни с одной другой женщиной... Однако, по большому счету, трепет и нежность, желание защитить и оградить подругу жизни куда-то ушли.
Дрянь.
Предательница.
Война. Война изменила его, заставила повзрослеть раньше времени, вот в чем дело.
Она вдруг опять вскинула на него пронзительные глазищи, сказала просто:
– Твоя мама пригласила нас к вам на Новый год. Обоих. Ты... ты позволишь прийти?
– А у него что, места в квартире не хватает? – желчно спросил Спартак.
– Ты против?
И посмотрела исподлобья, смущенно, беззащитно... как обычно смотрела, если что-нибудь очень-очень хотела.
Опять «вопрос – вопрос». И опять Спартак проиграл, сдался:
– Да приходите, чего уж...
Ему и в самом деле захотелось посмотреть на того, кого предпочла Натка. Просто посмотреть. Мы ж ведь интеллигентные люди, морды квасить друг другу из-за бабы не будем...
– Спасибо.
«А про фронт не спрашивает, – холодно отметил Спартак. – Не интересуется, не ранен ли я...» И спросил с ехидцей, просто чтобы не молчать:
– И кто ж он таков? Полярник? Стахановец?.. Или, может, летчик?
– Нет, – отрезала она. – Я... я зря сюда пришла. Думала, что... В общем, прости.
Повернулась и вышла, не прощаясь. Застучали по лестнице каблучки. Спартак опять остался один.
И чего приходила?
Но ведь пришла же... Зачем-то.
Может, из-за этого мама такая напряженная – пригласила бывшую пассию сынули с мужем, а тут сынуля сам проявился? И, спрашивается, зачем Натке приходить на Новый год с законным мужем, ежели я приехал?
Нет, никогда нам женщину не понять.
Только одно он понял четко, вдруг осознал с пронзительной ясностью: на бойню под названием Финская операция, происходящую на Карельском перешейке, он больше не вернется. Пусть его считают дезертиром – плевать. Не вернется.
Глава четвертая
Грустный праздник – Новый Год
Кто мог знать, что все так получится...
Наступал новый, тысяча девятьсот сороковой год. По давно сложившейся традиции праздник всей коммуналкой вскладчину отмечали в комнатах Котляревских – как наиболее приспособленных для приема большого количества гостей. Хотя слово «большого» весьма относительно: помимо семейства Спартака присутствовали Комсомолец, Марсель с папой и мамой, старик Иннокентий из дальней, возле туалета, комнаты... И чета Долининых. Или как там они теперь зовутся...
Итого десять человек. Не так уж много.
Муж Долининой оказался не полярником, не стахановцем и не летчиком. Он оказался партийным работником. Не то инструктором, не то агитатором, пес их разберет в ихней иерархии. В двубортном полосатом костюме, с прилизанными волосами, ясноглазый, чисто выбритый, косящий то ли под певца Лемешева, то ли под какую-то заграничную кинозвезду.
Гнида. Да еще с трехкомнатной квартирой...
Поначалу Спартак, и без того склонный к юношескому самокопанию, думал, что резкая антипатия к герою Наткиного романа вызвана исключительно ревностью, но потом посмотрел на Марселя и Комсомольца – и понял, что парням хлыщ нравится ничуть не больше, чем ему самому.
Ну, Марсель – понятно, ему всегда претили любые проявления законопорядка и государственности. Однако Комсомолец, который, казалось бы, должен адекватно воспринимать товарища по борьбе, тоже смотрел на хлыща холодно и чуть брезгливо, задавал провокационные вопросы и снисходительно ухмылялся ответам.
Хлыщ не нравился никому.
Кроме Натки, наверное. Но хлыщу на это было наплевать. Он сидел рядом со Спартаком и всячески старался Спартаку приглянуться – то подливал в бокал, то заводил беседы о тяготах фронта, то восхвалял Натку...
19 
