Глава 15

Прошло еще две недели, но ничего нового об этом деле я не узнал. За минувшие дни мне также ни разу не удалось увидеться с Селдомом, хотя по отдельным репликам Эмили я понял, что он находится в Кембридже и помогает в организации семинара по теории чисел.

— Эндрю Уайлс решил попытаться доказать теорему Ферма^[24], — сказала Эмили с мягкой улыбкой, словно речь шла о непослушном ребенке. — И Артур — один из немногих, кто воспринимает его затею всерьез.

Я впервые в жизни слышал имя Уайлса. Мне казалось, что в последнее время уже ни один профессиональный математик не занимался теоремой Ферма. После трех веков сражений — и главное после Куммера^[25] — теорема превратилась в парадигму того, что математики считают неподдающейся задачей. Решение, по общему мнению, находится вне досягаемости какого-либо из известных инструментов или подходов, и оно настолько трудно, что на него не хватило бы целой человеческой жизни и целой карьеры, если бы кто-то за теорему и взялся. Когда я изложил свои доводы Эмили, она согласилась, словно и для нее в предстоящем семинаре крылась маленькая загадка.

— И все же, — добавила она, — Эндрю был моим учеником, и если сегодня в мире кто и способен на подобный подвиг, то это он, тут у меня сомнений нет и быть не может.

Сам я две недели назад получил приглашение из Школы теории моделей в Лидсе и, естественно, принял его, но теперь, вместо того чтобы внимательно слушать лекции, чертил на полях тетради — будто посылая призывы в пустоту — два символа: круг и рыбу. Я пытался вычитать что-нибудь между строк в газетных материалах, напечатанных после смерти Кларка, но, вероятно, Питерсен принял соответствующие меры, и ни о какой связи между двумя преступлениями почти не упоминалось, хотя рыба в заметке фигурировала; правда, репортер явно двигался на ощупь и воспринял изображение рыбы как своеобразную подпись автора послания. Я попросил Лорну в подробностях сообщать мне обо всем, что происходит, но, получив написанное от руки письмо, убедился, что это отнюдь не «донесение», а, к полному моему удивлению, одно из тех посланий, которые я считал уже давно вышедшими из употребления и которого никак не предполагал получить от нее. Длинное, нежное, неожиданное — короче, настоящее любовное письмо. На семинаре кто-то говорил про эксперимент под названием «китайская комната», а я перечитывал строки, написанные рукой Лорны, — казалось, они были продиктованы самым искренним порывом, в чем она и не думала раскаиваться. Я размышлял над тем, что острейшая проблема перевода сводится к следующему: главное понять, что говорит или что хочет сказать на самом деле другой человек, когда он подсовывает под дверь листок с ужасным словом. В своем ответе я процитировал стихотворение Кайс-бен-аль-Малаваха к Лайле:

  35