57 
Он встрепенулся и поднял голову, заслышав демонстративное громкое покашливание. У крылечка флигеля (судя по виду, предназначенному для отдыха не самых почётных гостей) переминался с ноги на ногу Вадецкий с видом одновременно решительным и униженным. Бестужев всё понял.
— Доброе утро, — сказал он с легкой усмешкой. — Вышли напомнить, что за мной числится некий должок? А вы уверены, что он за мной числится?
— Ну как же! — сказал Вадецкий с видом игрока, поставившего всё на карту. — Меж нами возникла чёткая договоренность…
— Я помню, — кивнул Бестужев. — Вы должны были получить ещё пять тысяч, в случае если бы привели меня туда, где находится Штепанек… но в том-то и пикантность ситуации, дружище Карльхен, что его здесь не оказалось. О чём вы наверняка узнали ещё вчера.
— Но кто мог знать, что он так быстро прискучит графине…
— Это уже детали, — сказал Бестужев без особого сочувствия. — Буква договора, знаете ли…
— Но я знаю, где он сейчас находится…
— Я тоже, — сказал Бестужев. — У некоего Руди.
— Некоего… — саркастически усмехнулся Вадецкий. — Рудольф фон Моренгейм, дальний родственник императорской фамилии…
— Это, в принципе, тоже совершенно ненужные мне детали, — пожал Бестужев плечами.
— Я могу вас туда привезти, мне позволено там бывать…
— Сложилось так, что я туда могу явиться и без вашей рекомендации, — сказал Бестужев.
У Вадецкого обозначилось на лице какое-то странное выражение: смесь нахальства и робости. Он сказал мнимо равнодушным тоном:
— Будь на моём месте человек не столь благородный, госпожа Илона Бачораи могла бы очень быстро узнать о подлинном облике некоего сибирского князя…
Бестужев усмехнулся. И ответил с холодной расстановкой:
— Будь на моём месте человек, не склонный особо обращать внимание на законы, кое-кого после таких откровений могли бы и выловить из прекрасного голубого Дуная, куда он угодил по собственной неосторожности да так и пошёл ко дну, не крикнув. Вы же сами, Вадецкий, признавали недавно, что крупные концерны мало похожи на филантропические общества… — Он подошёл вплотную и наставительно постучал указательным пальцем по галстучному узлу собеседника. — И ещё. Обязательно бы встал вопрос, кто рекомендовал всем этим благородным господам беззастенчивого авантюриста, кто во всеуслышание именовал его сибирским князем и владельцем золотых рудников… И наконец, Вадецкий… Вам не приходило в голову, что я и в самом деле могу оказаться нешуточной персоной? Пусть и не «сибирским князем»? Я не привык, чтобы меня шантажировали.
— Господи, я и не пытался… Я просто хотел напомнить о нашем договоре…
— Который, собственно говоря, не выполнен, — не без жесткости произнёс Бестужев. — А если Штепанека не окажется и там? Если и там он, прискучив, пустился неведомо куда? В нашем мире, дорогой Карл, такими деньгами не разбрасываются.
Ему показалось, что у незадачливого репортера сейчас слезы брызнут из глаз. Похоже, он уже привык считать эти пять тысяч своими, возможно, мысленно уже и нашёл им применение. У Бестужева мелькнуло в душе нечто похожее на сочувствие — так, легонький проблеск, вовсе не делавший его добрым филантропом…
Он обернулся, заслышав цоканье копыт и стук колес — вдалеке, в аллее, показался открытый экипаж, запряжённый парой каурых, направлявшийся прямо к воротам.
— Ну хорошо, — сказал Бестужев. — Я всё же попытаюсь что-то для вас сделать, Вадецкий. Ситуация, конечно, подлежит двоякому толкованию, однако… Я приглашен к барону Моренгейму в семь вечера… вы, коли уж имеете доступ в дом, должны непременно оказаться там на часок, а то и на два пораньше. Вы разыщете Штепанека и подготовите его к нашей встрече. Скажете, что его изобретением заинтересовался… ладно, пусть это и в самом деле будет Швеция, кто узнает? Заинтересовался шведский полковник, уполномоченный своим военным министерством предложить за аппарат сто тысяч золотом… и, разумеется, пригласить Штепанека в качестве консультанта за отдельное жалованье. Уяснили? Только я вас прошу… — Его голос стал вовсе уж жестким, а глаза смотрели недобро. — Не вздумайте в этой ситуации выкраивать какой-нибудь куртаж для себя. Достаточно вам будет и тех пяти тысяч. Уясните это себе накрепко.
— Да, конечно…
— И ещё, — продолжал Бестужев безжалостно. — Не забывайте, что я сейчас, собственно говоря, единственная ваша надежда и опора. Господа французские анархисты взялись за вас крепенько. И ваше бюро, и квартира им прекрасно известны и сейчас наверняка под наблюдением, так что показаться там было бы самоубийством. Ну а люди, которых я представляю, способны обеспечить и защиту, и укрытие…
57 
