55 
— И ты поверила? — спросил Бестужев со всей возможной деликатностью.
— А как мне было не поверить? — сказала Илона. — В конце концов, сейчас что ни день появляются самые поразительные изобретения, каких лет десять назад и представить было невозможно. Кстати, мой дедушка до сих пор не верит в аэропланы, считает их ловким надувательством для выкачивания денег у простаков — и переубедить его невозможно, а доказать наглядно пока нереально: авиаторы в наших местах ещё не появлялись, а ехать самому куда-то, чтобы убедиться… Он категорически отказывается и твердит, что аэропланы — сплошной обман. Одним словом, всё, что он говорил, выглядело чертовски убедительно. Он исписывал страницы формулами и цифрами, чертил диковинные схемы… Учёные над ним смеялись — но, с другой стороны, иные светила науки точно так же вышучивали те изобретения, что потом оказались крайне полезными…
— Резонно, — сказал Бестужев.
— Прошлое… — сказала Илона с непередаваемой интонацией, завороженно глядя куда-то вдаль. — У меня закружилась голова, и трезвый рассудок отказался служить. Когда я представила, что могу оказаться в прошлом и своими глазами увидеть… Да я бы осталась там навсегда! И не горевала бы об этом столетии нисколечко.
Она настороженно покосилась на Бестужева, явно ожидая, что он начнёт вышучивать. Бестужев промолчал, и она облегчённо вздохнула.
— И что ты сделала потом? — спросил он.
— А что я могла сделать? — печально сказала Илона. — Судиться с ним, как с вульгарным аферистом, было бы величайшей пошлостью, недостойной Бачораи. А другие методы, — она мечтательно закатила глаза, — в нашем веке считаются предосудительными… Нет, конечно, у меня наверняка хватило бы решимости проткнуть этого горе-изобретателя дедовской саблей, но в двадцатом веке к таким вещам уже относятся не так, как триста лет назад, и я стала бы посмешищем для бульварных газет. А этого никак нельзя было допустить, дело не во мне, а в славной фамилии Бачораи…
— Интересная махина, — сказал Бестужев, чтобы её приободрить.
— Да уж конечно! — грустно улыбнулась Илона. — Самое смешное, что она и работает… то есть не работает, конечно же, но в действие приводится…
Она подошла к чёрной эбонитовой доске на стене, уверенно опустила рубильник с деревянной ручкой. Что-то басовито, надрывно загудело, послышался скрежещущий визг (Бестужев хотел из предосторожности отодвинуться подальше, но Илона осталась на месте, и он не рискнул показаться трусом). Гудение усилилось, стало ровным, огромная шестерня колыхнулась и медленно пришла в движение, стала набирать обороты. Одна за другой большие и маленькие шестеренки, дёрнувшись, начали вращаться, размеренно, плавно, практически бесшумно ходили кривошипы, шары на стержнях двигались вверх-вниз, куски гранёного стекла понемногу слились в сплошные сверкающие круги. Кое-где проскакивали короткие фиолетовые искры. Понемногу всё пришло в некий ритм, махина работала неспешно и равномерно, как хороший часовой механизм, без особого шума и дисгармоничного лязга, всё вертелось, выдвигалось, опускалось, стрелки на циферблатах, пометавшись поначалу, замерли на определенных делениях.
— Действует, как видишь, — сказала Илона, печально кривя губы в детской почти обиде. — Вот только толку от неё нет никакого, не собирается она ничего и никого во времени перемещать…
— Всё равно занятная вещь, — сказал Бестужев. — Я бы у себя в особняке такую поставил, курьёза ради.
— Нет уж, я её никому не отдам и не продам, — сказала Илона. — Пусть стоит под замком, как памятник моему глупому легковерию. Ключ только у меня, получается, как в сказке о Синей Бороде — запертая комната, хранящая страшную тайну властелина замка.
— Жаль, что мне не удастся увезти из Вены какой-нибудь технический курьез, — сказал Бестужев, видя великолепную возможность повернуть разговор в нужном направлении. — В Петербурге и в Берлине мне повезло. Забавные аппараты попались, совершенно бесполезные, но веселящие гостей…
Илона подняла рубильник. Понемногу останавливались шестеренки, перестали перемещаться вверх-вниз шары, незадачливое детище неведомого изобретателя-шарлатана вновь выглядело мёртвым нагромождением железа.
— Ну, делу легко помочь, — сказала Илона самым обыденным тоном. — Вадецкий как раз привез ко мне одного забавного изобретателя, он придумал что-то вроде кинематографа, только это не совсем кинематограф… В одной комнате устанавливается объектив, а в другую по проводам передаётся изображение того, что там происходит: цветное, чёткое… Занятная игрушка, но она мне быстро надоела, скучно стало…
55 
