Последние отзывы

  26  

Под сводами зала пронесся раскатистый, издевательский хохот, долго затухавший эхом где-то в переходах.

— Пришел полюбопытствовать? — скалясь, спросил черный великан. Можешь смотреть, я не против… Меня это даже забавляет. У тебя была очень приятная женщина, червячок, правда, непонятно, зачем она тебе, убогому. Ничего, теперь она попала в хорошие руки и довольна… Правда, красавица?

Закинув ему руку на шею, глядя на поручика с развратной надменностью, с блудливой улыбочкой, Лиза протянула:

— Если бы ты знал, как он великолепен и что он умеет… Никакого сравнения с тобой…

Двигаться поручик не мог, он стоял перед троном и отчаянно шевелил губами. И почувствовал вдруг, что способен что-то произнести. Торопясь, боясь, что опять онемеет, выдохнул:

— Это сон! Поганый сон, кошмарный! Нет ничего такого!

— Полагаешь? — захохотал великан. — А не может случиться наоборот? Сон — это езда в жалкой коробочке по скрипучему снегу. В этом сне тебе мерещится, что эта ясенщина принадлежит тебе и ты в состоянии сделать ее довольной. А действительность — вот она, червячок, и тут все по правде, как и следует…

— Глупости, — сказал поручик. — Ничего этого нет…

Он отчаянно пытался как-то встряхнуть себя, чтобы проснуться — иногда во сне такое удается. Дергался, вернее, пытался, но все равно увязал словно бы в невидимом янтаре, стоял статуей. Все окружающее и не думало рассеиваться, выглядело настоящим в мириадах мельчайших деталей, ему даже стало чудиться, что ноздри вдыхают резкий запах незнакомых цветов, сырой, влажный, тяжелый аромат мха.

Ночной кошмар выглядел невероятно доскональным — переливы оттенков золотисто-рыжего камня, цветы и трава, матово поблескивающая статуя, игра мускулов под угольно-черной кожей, тело Лизы, рассыпавшиеся по плечам пряди волос, игра неведомо откуда идущего света на самоцветах ее богатого ожерелья… В сердце поручику заползал страх — начинало казаться, что он и впрямь пребывал в реальности, а все остальное, тот мир, откуда он сюда провалился, было не более чем видением…

Черный великан встал, увлекая Лизу за собой, и они опустились в высокую траву, почти совершенно их скрывшую, трава колыхалась, сминаясь. Мелькнула черная ладонь, по-хозяйски накрывшая круглую грудь, послышался грубый хохоток монстра, Лизин сладострастный стон, трава колыхалась, открывая белоснежную фигурку, почти скрывшуюся под черной громадиной, смешались похожие на рычание выдохи и женские задыхающиеся стоны…

Охваченный страхом и отвращением, поручик отчаянно забился — и проснулся, никаких сомнений.

Он лежал с колотящимся сердцем, весь облитый потом, медленно отгоняя копившиеся во сне страх и отвращение, слышал непонятные стуки, раздававшиеся совсем рядом. Все четче выступали контуры знакомых предметов, дурман рассеялся, он понимал уже, что лежит у себя в возке, под сбившейся полостью, и морозец ощущается очень явственно, а снаружи, пожалуй что, рассветает…

Лиза наклонилась над ним:

— Аркаша, слышишь? Стучат… Случилось что-то…

Он прислушался. В дверцу возка не то что стучали, колотили кулаком без всякой деликатности, а снаружи слышались шумные, возбужденные голоса и скрип снега под сапогами. Рывком усевшись, Савельев передернулся от холода, но тут же справился с собой, выпрямился, едва не стукнувшись затылком о низкую крышу возка, схватил шубу и ухитрился с первого же раза попасть рукой в рукав. Нахлобучивая шапку, вывалился наружу.

У возка стоял Самолетов, нетерпеливо притопывая, подергиваясь в нешуточной жажде деятельности.

Однако он все же дождался, пока поручик захлопнет за собой дверцу, потом крепко взял его за локоть и бесцеремонно поволок к задку повозки.

— Пойдемте, Аркадий Петрович, посмотрим, — сказал он, кривя рот. — Стоит того, право…

Он направлялся в хвост обоза, и поручик, не задавая вопросов, заспешил следом. Солнце розовым шаром стояло над горизонтом, приподнявшись над ним самую чуточку. Прекрасно видно, что там, в хвосте, вновь собралась немаленькая толпа ямщиков — но на сей раз справа, в глубоких снегах, перемещаются несколько фигур, медленно смыкаясь вокруг длинного непонятного предмета… Тьфу ты, черт, так это же лошадь! Саженях в десяти от тракта глубокая, взрыхленная борозда заканчивалась там, где пурхалась лошадь — увязши в снегу по брюхо, выгибая шею, то рывками вздымаясь над белыми сугробами, то опускаясь в них, как в воду. Донеслось короткое, испуганное ржание. К ней неторопливо продвигались четверо ямщиков, проваливаясь порой по грудь, взмахивая согнутыми в локтях руками, перекликаясь: кто-то надсадно орал, что не нужно лезть в сугроб, нужно зайти сбоку и выгнать на тракт…

  26