Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
22 
— А пойдемте-ка глянем, Аркадий Петрович? — сощурясь, произнес Самолетов. — Что-то там такое произошло. И очень я сомневаюсь, что возницы мои встревожены покражей у них золота, потому что золота у них в кошельках отродясь не водилось… Ну разве что прихватил с собой кто горсточку самородного, такое случается… Но опять-таки не стал бы, лишившись, шум поднимать на весь обоз… Мой воз, ага… Только там один чай и ничего более…
Ямщики стояли, плотной стеной преградив дорогу к возу. Царило совершеннейшее молчание, порой слышалось только хмыканье и другие, столь же нечленораздельные звуки. С ходу раздвинув двух ближайших, Самолетов двинулся сквозь толпу, как кабан через камыши, властно покрикивая:
— Расступись, молодцы, дай дорогу…
Поручик пробирался следом, временами расталкивая стоящих вовсе уж бесцеремонно. Им давали дорогу, ворча, и скоро оба оказались в первых рядах. Толпа, обступившая воз, держалась от него на значительном расстоянии, меж нею и запряжкой оставалось изрядное пустое пространство, и там…
Вновь ледяные мураши проползли по спине…
Две лошади, коренник и правая пристяжная выглядели невредимыми. Пристяжная отскочила в сторону, насколько ей позволяла упряжь, а коренник прямо-таки бился в оглоблях, издавая даже не ржание, а тоненький, жалобный скулеж, приседая на задние ноги, выкатывая глаза, полное впечатление, пытаясь крупом выворотить оглобли и освободиться. Левая же пристяжная…
Поручик не сразу и осознал, что видит. Грива, оскаленные зубы, выпученные неподвижные глаза… Лошадь не просто пала от непонятных причин, как случается иногда, — она словно бы высохла, усохла, ссохлась, шкура обтянула кости, словно лайковая дамская перчатка руку, отчетливо выделялось каждое ребро, каждый сустав, каждый позвонок. Даже павшая от многодневного голода лошадь казалась бы рядом с этим олицетворением сытости и довольства. Более всего это напоминало вяленую рыбу, забытую на много дней под жарким солнцем и оттого усохшую до состояния деревяшки: ни кровинки под кожей, ни кусочка мяса, лишь облепившая кости шкура…
Жуткое было зрелище. В жизни такого видеть не доводилось.
Первым опомнился Самолетов. Послышался его властный басок:
— Ну что стоите? Не видите, коренник вот-вот оглобли поломает? Постромки обрубите живо, оттащите ее подальше!
— Боязно, Николай Флегонтыч, — послышался чей-то голос. — Вдруг там зараза какая наподобие чумы…
— Я тебе покажу чуму! — рявкнул Самолетов на всю округу. — Я тебе такую заразу покажу, задница тарбаганья — зубы не соберешь! Не бывает такой заразы! Живо, стронулись!
Он решительными шагами пересек пустое пространство, присел на корточки над головой мертвой лошади, превратившейся в нечто неописуемое, присмотрелся, цокая языком и морщась — то ли отваги был нешуточной, то ли, подавая пример, заставлял остальных шевелиться. Двое ямщиков, потоптавшись, нерешительно стали подходить. Самолетов поднял злое лицо:
— Ну, что плететесь? Постромки руби! Волоки ее на обочину! Да лошадей успокойте, вашу…
Подстегнутые его криком, ямщики пришли в движение: кто-то повис на шее коренника, успокаивая его, похлопывая, воротя его голову прочь от жуткого зрелища. Несколько человек, обогнув ссохшиеся останки, топтались тут же, бездарно прикидываясь, будто помогают. Самолетов орал и ругался — и вскоре первый топор ударил по постромкам, за ним взвился еще один. К освобожденной дохлятине нехотя принялись подступать, натягивая рукавицы, ворча, подбадривая друг друга недовольным ворчаньем. Работа помаленьку налаживалась.
— Видели? — спросил поручика Самолетов, раздувая ноздри и мотая головой. — И ничем таким не пахнет, ни падалью, ничем…
— Полагаете, это имеет какую-то связь…
— Да ничего я не полагаю! — отрезал купец. — Просто-напросто в жизни такого прежде не видел… Может быть, вы? Вот видите… Какая, к черту, зараза, никто о такой заразе и не слыхивал… Водки бы жахнуть, а? Стакан полный…
Толпа раздалась, и они шарахнулись вместе с ней — четверо ямщиков, отворачивая головы, с напряженно-испуганными лицами, волокли мертвую лошадь на обочину, ухватив за ноги. Получалось это у них настолько легко, должно быть, высохшие останки очень мало весили… Двигаясь спинами вперед, увязая по пояс в снегу, взрывая сугробы, они волокли свою жуткую ношу на обочину, миновали десяток саженей по бездорожью и, казалось, не могли теперь остановиться, будто заводные игрушки…
22 
