очень нудно 
5 
– Откуда знаешь?
– Знаю… – Осторожный Есесеич не стал вдаваться в подробности. – У них там власть поменялась, кое-кого в гроб уложили, теперь другая бригада будет заправлять делами на всех городских свалках.
Он вдруг опять захихикал.
– Ты чего? – удивился Паленый.
– Вчера к Тюнькину приезжали новые хозяева. Ты бы видел, как он хвостом вилял. Наверное, с испугу в штаны наложил. А вечером запил горькую, даже у меня брал – казенки не хватило.
– Переживает?
– А как не переживать? С этой недели для Верзохи лафа закончилась. Его посадили на твердый оклад.
– Он и раньше был на окладе.
– Был, – согласился Есесеич. – Но его никто не контролировал. А эти новые – серьезные ребята. Схимичит – на столбе подвесят вверх ногами. И глазом не моргнут.
– Почему люди такие жестокие? – тихо спросил Паленый – похоже, сам себя.
Есесеич, по причине возраста не обладающий острым слухом, все же расслышал вопрос Паленого, и ответил:
– Не все. Некоторые. Но в руки Шишкана лучше не попадаться. Теперь он будет здесь всем заправлять.
– Кто такой Шишкан?
– Бандюга. Говорят, что вор "в законе". Но про то достоверно не знаю. Его совсем недавно выпустили из тюрьмы, так он снова подминает под себя то, что разошлось по другим рукам, пока он семь лет в зоне парился. Слыхал, две недели назад убили какого-то депутата областной думы?
– Краем уха…
– Взорвали машину. Вместе с ним погиб и прежний наш главный бугор (ты его тоже не знаешь). Уверен, что это Шишкан подсуетился…
Паленый индифферентно пожал плечами и долил из чайника темно-коричневой жидкости, которая действовала на него, как водка на пьяницу – возбуждала; а еще заставляла шевелить мозгами.
Есесеич вдруг затих. Он уснул на полуслове.
Паленый посмотрел на старика и невольно улыбнулся. Его обожженное лицо превратилось в злобный лик сатира или даже дьявола, как рисовали нечистого средневековые художники.
Впечатление усиливали отблески пламени в глазах – Паленый сидел на ящике возле плиты, в которой догорали толстые поленья. Свет, проникающий сквозь окно-амбразуру, был серым и тусклым, потому что небо заволокло тучами. Улыбка-гримаса уже покинула его неподвижное, как маска, обезображенное лицо. Он задумался.
Вспомнилось…
Глава 2
В ту ночь он долго не мог отойти ко сну. Беспокойство змеей вползло в душу еще с вечера, а ближе к полуночи начали болеть рубцы на лице.
Решив, что уснуть, считая слоников, не удастся, он вышел из своего жилища и сел у входа на плоский камень. Впрочем, "вышел" – это чересчур громко сказано. Скорее, выполз, так как жил в неком подобии шалаша.
Жилище для мотодромовского "старателя" было жизненно важной необходимостью. Это Паленый понял сразу, как только немного оклемался.
Он соорудил его спустя две недели после своего появления на Мотодроме совсем уж далеко от центральной части свалки. Даже сторожка, в которой обретался Есесеич, находилась ближе к КПП Тюнькина, нежели нескладное примитивное сооружение, над которым Паленый трудился три дня.
Шалаш представлял собой проржавевший местами насквозь железный кузов (с дверями!) от грузовой модели "москвича", в обиходе названной "пирожком". Как он попал на свалку, и почему его не свезли в металлолом, про то история умалчивала.
Паленый откопал кузов из-под груды строительного мусора, установил его на доски, а затем забросал сверху и с боков соломой, ветками, картоном, обрывками толя и прикрыл эту большую кучу полиэтиленовой пленкой.
В итоге получилась вполне приличная собачья будка для крупного волкодава, которую можно было заметить, только наткнувшись на нее. Но бездомному бомжу и такая конура, что нормальному человеку хорошая гостиница.
К сожалению, в этом жилище нельзя было поставить печку – негде, и Паленый первое время замерзал, пока в голове у него немного не прояснилось, и он стал кое-что соображать. Вот тогда Паленый и придумал свое "ноу-хау".
С вечера он разжигал костер перед входом в свою обитель и клал туда гранитные булыжники. Когда они накалялись едва не докрасна, Паленый наполнял ими железный инструментальный ящик, приваренный ко дну кузова, и закрывал его крышкой.
Закутавшись с головой в рваное ватное одеяло и ощущая тепло от долгоиграющей "грелки", он торопился быстрее уснуть. К рассвету, конечно, камни остывали, и когда приходили зимние, морозные ночи, утром у него зуб на зуб не попадал.
5 
