Последние отзывы

  58  

Двумя-тремя точными движениями Дмитрий Константинович смял шарик мякиша, отщипнув лишнее, чего-то коснулся ногтем мизинца — и на свет глянула бровастая косоротая физиономия. Казалось, вот-вот, как с экрана телевизора, донесется гнусавый, с инсультной кашей во рту, старческий баритон.

Марк кивнул и повел углом рта.

— Поговаривают — совсем плох. Вряд ли дотянет до зимы. А ты, оказывается, не забыл, как мы с тобой лепили из пластилина легионеров Красса.

Дошли, кажется, до сотни. У меня неважно получалось, зато твой центурион — это было нечто… Помнится, твоя мама заставила нас после этого до ночи драить полы.

Адвокат иронически покосился. Марк был начисто лишен способности воспроизвести хоть что-нибудь на листе бумаги или в куске глины. Словно его острый глаз и живое воображение при рождении не получили никакого инструмента.

В этом смысле его учеба на архитектурном была просто насмешкой. Тогда откуда это звериное чутье на настоящие вещи?

— Да, — сказал он. — И в этом тоже ничего хорошего. Сменит его этот, как его… интеллектуал. Он уже сейчас у руля. Вот кто подтянет резьбу. Ты у них тоже числишься интеллектуалом?

Марк беззвучно засмеялся. За окном зала проплыл маневровый тепловоз, пол дрогнул, звякнуло стекло в бра на розово-ржавой стене.

— Уволь, — сказал он. — Куда нам с нашим носом рябину клевать. Мы люди простые, нас с четвертого курса поперли за неуспеваемость. Вот и перебиваемся с хлеба на квас. И кстати, предпочитаю не вести разговоров о политике. Даже с друзьями.

— Не нравишься ты мне, Марк, в последнее время, — вдруг сухо проговорил адвокат. — Как-то ты переменился. Что происходит?

— Ровным счетом ничего.

— Ты никому не доверяешь, стал не в меру требователен и жесток с людьми. Вокруг тебя никого не осталось. Ни-ко-го. Я не в счет. Я-то тебя люблю такого, какой ты есть, хотя и со мной ты холоден. Тебе не кажется, что власть над вещами постепенно заменяет тебе человеческие отношения? Или я ошибаюсь?

Марк склонил голову и прищурился в тарелку.

— Это очень похоже на то, что говорила Мила перед отъездом. Но я здесь ни при чем. Разве мне нужна эта власть, о которой ты говоришь? Да и есть ли она — это еще вопрос. Не я ими владею, а они мной. Иначе с какой стати я повез бы тебя туда? И не надо этих драматических речей. Все люди, как известно, еще с неандертальских времен делятся на охотников и собирателей, и разве я виноват, что родился охотником-одиночкой с кровью собирателя в жилах? Еврей-охотник встречается реже, чем еврей — председатель сельхозартели, но встречается. В этом мире очень много возможностей, а человек обычно плывет по течению. Я — выгребаю. Может быть, к какому-то берегу.

— Ты несчастлив, Марк, вот что я тебе скажу. Среди моих подзащитных мне приходилось встречать похожих на тебя. Все они плохо кончили. Я понимаю, что никакой успех невозможен без сознательного отделения себя от других. Хочешь не хочешь, а приходится рвать с семьей, со средой, которая тебя создала, идти на риск. Здесь источник настоящей тревоги, беспокойства, тоски.

Лучше всего такие люди чувствуют себя, оказавшись наконец в общей камере. Будто вернулись на родину и заново обрели смысл жизни. По-своему поучительное зрелище.

— Что-то ты больно суров сегодня. И потом — разве не каждому человеку приходится покинуть тех, кого он любит, чтобы научиться любить иначе? Или я ошибаюсь?

— Согласен. — Дмитрий щелчком сбил со скатерти голову генсека. — Звучит изящно. Только ты забрел так далеко, что тебя уже не дозваться. Допустим, ты завершишь свою коллекцию, окончишь сюжет, на чем-то остановишься. А дальше?

Дальше что?

— Я не думаю об этом. Кто вообще думает о таких вещах? Ты же не размышляешь, куда податься, когда твои услуги станут никому не нужны?

— Тут и размышлять нечего. Они и сейчас ни к чему. Адвокатура — родимое пятно буржуазной юстиции на теле советского судопроизводства, это детям известно. Но дело не во мне, и не в твоих инстинктах, и даже не в заработанных тобой деньгах, которые сами по себе ничего не значат.

— Зачем этот разговор, Митя? Я слушаю тебя и вспоминаю, как однажды в Воронеже ранним утром шел на автостанцию. Куда-то там я собирался ехать в область. Пустой проспект, солнце еще только встало, ясно, слева какие-то трубы дымят, и дым расползается в вышине буроватым таким слоем. Асфальт мокрый, полит недавно. И вдруг слышу звук — такой, знаешь ли, специфический шорох, как порыв ветра в вершинах. Я остановился — ветра-то никакого нет, и сейчас же в трех шагах впереди ударило, и асфальт лопнул… Удар был такой, что я буквально подпрыгнул. И что ты думаешь — смотрю, из тротуара торчит какая-то штуковина из авиационного сплава, килограмм этак на десять, излом блестит. Задираю голову — никакой авиации и близко нету. Чисто. Откуда она взялась? Что это было? Почему со мной и почему я остановился? Никаких комментариев… Ну, я и пошел себе дальше. Я живу и именно этим и представляю угрозу для себя. Выходит, и тебе я вынужден что-то доказывать?

  58