очень нудно 
6 
— Славно, угольки еще есть, — из ближней корзины он кинул в топку пяток тонких поленьев, притворил створку, оглянулся на Зверева.
— Неужели это печь, княже?! — притворно изумился Андрей. — Неужто из стали скована?!
— Из чугуна отлита пушкарями опытными по их секрету. Придумал же сие я. Намучился за годы с жаровнями-то, а тут как-то ночью вдруг и подумал: а отчего мне печь малую по примеру больших не сделать?
На самом деле князю Юрий Семеновичу было чем гордиться. Ведь железо в здешнем мире было столь дорого, что ковать из него печки было роскошью на уровне прикуривания от ассигнаций. Посему даже императоры и ханы в походах или разводили в шатрах костры, или ставили в палатках жаровни. Додуматься отлить печь из чугуна — это был настоящий прорыв! Вот только зритель князю Друцкому попался неблагодарный. Для выходца из двадцать первого века «буржуйка» казалась такой же дешевкой, как обитателю шестнадцатого века — шуба из горностая.[1]
— И как греет? — чтобы не показаться зазнавшимся невеждой, поинтересовался Андрей. — Думаю, раз стенки тонкие, то ведь остывать должна быстро.
— Зато и согревается чуть не в минуту! — горячо парировал Юрий Семенович. — Коли углей много нагорит, так без опаски в любой мороз греться можно. Не выпадут, пожара не устроят, жарко круглый день. Ну, а прогорят, так завсегда еще подбросить можно…
Об этом Зверев как-то не подумал. По сравнению с жаровней — и правда ведь гениально! А что остывает быстро — всегда можно использовать «автозагрузку» в виде дежурного холопа. И Андрей уже искренне восхитился:
— Великолепно! Такую же хочу.
— Тебе-то зачем, Андрей Васильевич? — разлил вино князь Друцкий и снял с блюда крышку, под которой оказалась уже нарезанная запеченная телятина. — Ты ведь сани за собой не потащишь, ты верхом поскачешь. Эх, где она ныне, моя молодость…
— Нечто так часто путешествовать приходится, Юрий Семенович? — Зверев сел на сундук возле стола.
— Да уж покатался в последние годы, Андрей Васильевич… — Друцкий опустился в накрытое накидкой из рыси кресло, поднял бокал: — За встречу, да принесет она нам удачу.
— За встречу, — кивнул Зверев и пригубил кубок. Вино было терпким и совсем не сладким, похожим на испанское. В густой красноте трепетали отблески свечей.
— Я-то путешествую, — сделав пару глотков, отставил кубок гость, — а вот ты что-то дома засиделся, Андрей Васильевич. Откуда смирение такое в юные годы?
— Почему засиделся? — пожал плечами Зверев. — В Москву мы с Полиной выезжаем, к отцу заглядывали, места святые на Валааме посетили.
— В Москве бывал, а ко двору царскому не явился ни разу, — ухватился за слова Андрея князь Друцкий. — Сие есть неуважение великое. Мыслишь, неведомо государю, что ты милостями его брезгуешь? За содержанием денежным в Разрядный приказ ни разу не заглянул. Ладно, батюшка твой, боярин Василий за тебя серебро забирает. Однако же о небрежении сем царю непременно доносят. Ты, видно, гнева великокняжеского ищешь, ссоры с помазанником божьим?
— Плевать! — Князь Сакульский опрокинул кубок и разом опустошил его почти наполовину. — Плевать я хотел и на гнев его, и на милости. Не появлюсь в гадюшнике этом ни за какие коврижки. Что это за царь, который трон свой предателями и ворами окружает? Князь Курбский — подонок и предатель, на ляхов за деньги шпионит. На колу его место, а не в воеводах русских. Сильвестр с Адашевым в час болезни Иоанну изменили открыто, к Старицкому перебежали, крест ему на верность целовали и на трон затащить пытались. Их что — повесили, утопили, голову отрубили? Хрена там лысого! Как сидели в царских писарях у трона, так и сидят! Сам Старицкий и мамаша его, что золото боярам в Кремле раздавали и к свержению Иоанна звали, — где сейчас? На каторге, в монастыре, в ссылке? Фигушки, в свите царской они веселятся. Меня же, который заговор* смертельный разрушил, Иоанн вместо благодарности в колдовстве обвинил! И ладно сам взъерепенился — так ведь он с сына Дмитрия чар не позволил снять. Теперь сын его умер, царица наверняка хворая, отравители и изменники в любимчиках ходят, а все мы, кто в смертный миг на помощь к нему примчались — к чертям собачьим разогнаны! Да пропади он пропадом, правитель такой ненормальный! Не стану я его шкуру больше спасать, надоело.
— Государь милостив, Андрей Васильевич, и умеет прощать оступившихся, — осторожно возразил Друцкий.
6 
