Последние отзывы

  12  

Князь прикрыл глаза, успокаиваясь и сосредотачиваясь, негромко и нараспев призвал одну из сильнейших богинь мира:

— Мара, воительница, вечная правительница, твоя власть над живыми и мертвыми, над ушедшими и нерожденными. Из окна черного забери витязя нерожденного, освети путь живой, будущий день-деньской, каковой через… три года случится.

Три года показались Андрею достаточным сроком, чтобы понять: как пойдет война, каковы будут ее результаты, чем рискует Россия и что выигрывает.

Князь Сакульский открыл глаза и увидел перед собой обрамленную серой деревянной рамочкой темноту. Полную, абсолютную, непроглядную — особенно на фоне белых свитков на полке и сверкающих позолотой канделябров. Словно в ношве открылась бездонная дыра.

Всего несколько лет назад Андрей подумал бы, что сделал что-то не так, но многократные тренировки, особенно во время вынужденного безделья, придали ему уверенность в своих силах. Он знал: все сделано правильно, никаких ошибок нет. Зеркало Велеса действует, показывая ему грядущее. Осталось только понять, что именно.

— Будем проще, — сосредоточил он свой взгляд на нижней части черной поверхности. Там, в самом низу, светлела тонкая полоска. Значит, среди тех дней вокруг князя было светло.

Всего пара минут понадобилось зеркалу, чтобы вернуться на добрый год назад — Андрей невольно зажмурился, когда по глазам внезапно ударил яркий свет, а когда снова открыл, то увидел себя в седле, рядом с холопами в тегиляях. Они неспешно двигались по широкому затоптанному тракту. Дальше, впереди, легко узнавалась татарская конница: стеганые халаты, мохнатые шапки, круглые щиты и саадаки на крупах лошадей, копья у стремян. Холопы тоже ехали с рогатинами, при оружии — но без брони. Стало быть, битвы в ближайшие дни не намечалось. Хотя рать, понятно, находилась в походе.

Леса вокруг казались прореженными: листва уж облетела, а уцелевшая — пожухла, завяла и почти не заполняла кроны. Осень: черные поля, размокшая дорога, полегшая трава на заставленных копнами лугах. Колонна двигалась мимо одинокого хутора, огороженного не частоколом, а плотной жердяной стеной. Полуоткрытые, перекошенные створки ворот, за ними — бельмо затянутого пузырем окна. Чуть в стороне чернела крыша хлева, чердак которого плотно был забит коричневым сеном. По другую сторону тянулась топкая болотина — травянистая, но не заросшая даже кустами. Только редкие корявые березки пытались удержаться на разбросанных тут и там островерхих кочках. Людей видно не было. То ли от татар спрятались, то ли татарам уже попались.

Болотина оборвалась, отрезанная от густого березняка прямой и ровной, похожей на дренажную канаву, речушкой. Лес подступал почти к самому тракту, по краю опушенный ивовыми зарослями. На ветках болталось множество сухих стеблей — словно повозка с сеном проехала слишком близко и ободрала свой мохнатый бок. Возничий либо не заметил, либо поленился собирать потерянные пучки.

— На барщине, видать, работал, — себе под нос пробормотал Андрей. — Чужого добра не жалко.

Скакун князя мерно двигался мимо кустов, всадник смотрел вперед — но отсюда, из Зазеркалья Андрей заметил в тени кустарника какое-то шевеление, пару раз явственно блеснула сталь. Он вскинул руку, открыл рот — но предупредить ратников не успел: кустарник вдруг полыхнул алым пищальным залпом, выбитый из стволов дым почти коснулся его плеча и…

И зеркало снова стало черным.

— Вот тебе и пророчество, — сглотнул Зверев и пальцами погасил обе свечи одновременно. Взмахнул ладонью, пробуждая воду от сна, повернулся боком, чтобы поток не залил его рубашку.

Получалось… Что же получалось? Получалось… Получалось, что, если России нужен выход к Балтийскому морю, то одним из тех, кто отдаст ради этого свою жизнь — будет он сам.

Подстрекатель

Москва встретила князей седыми куполами, на которых золотились православные кресты, тысячами дымов, угрюмой замерзшей стражей, лошадьми в попонах, розвальнями и каретами, темно-бурым снегом на улицах, румяными купчихами в красных платках и пухлыми от тулупов горожанами с заиндевевшими бородами.

— Ты и вправду кудесник, Андрей Васильевич, — натянув за Литовскими воротами поводья, кивнул спутнику князь Друцкий. — Уж не чаял я снова в седло подняться, ан опосля зелья твого юным отроком себя чую. Поедем ко мне во дворец, дорогим гостем будешь! Баньку велю стопить, погреба разорим ради славного пира.

  12