Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
35 
Филиппе страшно захотелось ответить ему какой-нибудь колкостью, но спорить не было сил. Вымыться — это великолепно. Она взглянула на свое несвежее, в пятнах от пота платье и тяжело вздохнула. Дайнуолд промолчал. Он резко повернулся на каблуках, очевидно, не сомневаясь, что она последует за ним, как верный пес, что, впрочем, она и сделала, будь он проклят…
Они прошли мимо Алайна. Филиппа заметила, как управляющий приветливо поклонился Дайнуолду, и вновь подивилась их отношениям. Почему же утром Алайн поносил своего хозяина самыми последними словами? Что-то здесь не так. Филиппа никогда раньше не считала себя слишком любопытной, хотя ее родители могли и поспорить с этим, но сейчас ей хотелось хорошенько потрясти Алайна, как трясут шкатулку с секретом, пытаясь узнать, что находится внутри…
Филиппе не пришло в голову спросить у Дайнуолда, где же она будет мыться, пока он не запер дверь спальни и не положил ключ в карман, после чего уселся на кровать.
— Так уж и быть, проявлю рыцарское благородство и позволю тебе помыться первой. Видишь, в Корнуолле еще не умерла галантность.
— Я настолько грязная, что тебе придется потом заново набирать воду. Кроме того, ты же не можешь остаться здесь. Ты подождешь снаружи?
— Нет. — Насмешка согнала усталое выражение С лица Дайнуолда. — Нет, я хочу видеть тебя обнаженной. Снова. Только на этот раз всю, целиком, а не отдельные части.
Филиппа опустилась на пол. Она с вожделением смотрела на обитую медью деревянную ванну, над которой соблазнительно поднимался парок, и боролась с почти непреодолимым желанием раздеться и прыгнуть в нее. Ну уж нет, он этого не дождется! Она с места не сдвинется, даже если придется здесь сгнить; не позволит ему унижать себя и не станет изображать перед ним шлюху! К огромному удивлению Филиппы, Дайнуолд молчал. Он не грозил ей наказанием, не пытался насильно раздеть ее. Он просто встал с кровати и спокойно принялся снимать одежду.
Девушка уставилась в пол. Несколько минут в комнате стояла тишина. Филиппа не выдержала и подняла голову.
Дайнуолд стоял рядом с ванной, всего в нескольких шагах от Филиппы. Ей, конечно, и раньше приходилось видеть обнаженных мужчин — как они выглядят, не знают только невинные послушницы в монастырях, — но Дайнуолд был совсем другим! Мускулистый, стройный, волосатый, с длинными крепкими ногами и плоским животом. Филиппа смотрела на него как зачарованная. Заметив, как под ее взглядом увеличивается в размерах его мужское орудие, Филиппа вспыхнула; лицо ее залило румянцем.
По телу вдруг прокатилась жаркая волна. Девушка смутно догадывалась, что с ней происходит, понимала, что теряет контроль над собой, но ей почему-то больше не хотелось себя контролировать… Она поспешно отвернулась.
Дайнуолд рассмеялся и залез в ванну. Он заметил — не мог не заметить — ее любопытный и изучающий взгляд, почувствовал, как растет его собственное возбуждение, увидел ее смущение и интерес. Поведение Филиппы вообще доставляло ему удовольствие — когда она не раздражала его излишней строптивостью и словесными колкостями.
Дайнуолд намылился.
— Ну, девка, а теперь расскажи мне, как идут дела в мастерской. И не вздумай ныть и жаловаться на жару или надоедливую старуху Агнес. Что вы успели сделать?
Филиппа повернулась к нему, радуясь, что стенки ванны мешают такому неприличному занятию, как любование мужским телом, а его волосы, лицо и руки покрыты мыльной пеной, так что она при всем желании не может разглядеть ни сантиметра кожи.
— Без всякого преувеличения могу сказать, что день прошел в сплошных разочарованиях. Я шкуру спущу с твоего Принка, если только лихорадка первой не сведет его в могилу! Но, как бы там ни было, у нас уже есть ткань. Думаю, надо сшить из нее тунику для Эдмунда, а то он выглядит как ребенок виллана.
Дайнуолд открыл глаза, и их немедленно защипало от мыла. Он выругался и с головой окунулся в воду, затем ополоснул лицо и повернулся к Филиппе:
— Нет! Мы же договорились, что первая туника будет твоей. Что за глупая девчонка! Я человек слова; хоть ты, женщина, и не понимаешь, что такое честь, советую тебе помалкивать. Терпеть не могу мучеников, так что не надо красивых жестов. Кроме того, ты, очевидно, просто не видела детей вилланов: у них вообще нет одежды.
— Тебе в глаза попало мыло, и ты выплеснул на меня свой гнев! Тиран! Ослиная голова!
— Недурные выражения для юной девы. Может быть, мне помочь тебе и поучить новым ругательствам — более злобным и менее приличным?
35 
