... 
76 
— Как он? — встрепенулся Адамберг.
— Расстроен. Мне показалось, что вы ему по-настоящему нравитесь.
— Это взаимно. — Адамберг представил себе ужас сержанта, узнавшего, что его новый друг взял да и убил вилами девушку.
— Он был расстроен и не усердствовал, — уточнила Ретанкур.
— В ККЖ некоторые считают его глуповатым. Портленс говорил мне, что у него в голове опилки.
— Он чертовски не прав.
— Значит, Санкартье не согласен с остальными?
— Похоже на то. Он как будто не хотел пачкать руки. Не участвовать, не влезать. От него пахло сладким миндалем.
Адамберг отказался от добавки. Мысль о том, что Добряк Санкартье, благоухающий миндальным молочком, не бросил его на съедение волкам, слегка взбодрила комиссара.
— Судя по воплям в коридоре, Лалиберте впал в бешенство. Они сняли наблюдение через два часа, и я спокойно уехала. Машина Рафаэля вернулась на гостиничную стоянку. Он выскользнул из сети. Он очень хорош, ваш брат.
— Да.
— Мы можем говорить при Базиле, — продолжила Ретанкур, разливая вино. — Итак, вы не хотите доставать документы через Данглара. Ладно. У вас в Париже есть свой человек?
— Кое-кого я знаю, но полагаться нельзя ни на одного.
— У меня есть надежный человек. Могила. Скала. Но вы должны пообещать, что у него не будет неприятностей, что вы не станете меня расспрашивать, не назовете моего имени, даже если Брезийон арестует вас и прижмет.
— Это само собой разумеется.
— Кроме того, он остепенился и больше не ввязывается в сомнительные дела, но если я попрошу, изготовит для вас документы.
— Это ваш брат? — спросил Адамберг. — Тот, которого вы прятали под халатом?
Ретанкур поставила бокал на стол.
— Как вы догадались?
— По вашему беспокойству. И многословности.
— К вам возвращаются полицейские навыки, комиссар.
— Спорадически. Как быстро он сможет их сделать?
— За два дня. Завтра мы изменим вам внешность и сфотографируем, отсканируем снимки и отошлем в Париж. Думаю, паспорта будут готовы к четвергу. Экспресс-почта доставит их нам в следующий вторник, и мы в тот же день улетим. Базиль купит билеты. Два билета — на разные рейсы, Базиль.
— Конечно, — кивнул тот. — Они ищут пару, так что разумнее будет разделиться.
— Мы переведем тебе деньги из Парижа. А сейчас побудь нашей мамочкой.
— И думать забудьте о том, чтобы высунуться наружу, — сказал Базиль. — Ваши кредитки в дело пускать нельзя. Завтра фотографию комиссара опубликуют в «Ле Девуар». И твою тоже, Виолетта. Ты выехала из гостиницы, так сказать, «не простившись», и попала в черный список.
— Семь дней в заточении, — посчитал Адамберг.
— Нечего хандрить, — сказал Базиль. — У нас есть все необходимое. Будем читать о себе в газетах, развлечемся.
Базиль был оптимистом, его не смущало даже то, что он прячет у себя потенциального убийцу. Слово Виолетты было для него законом.
— Я очень люблю ходить, — улыбаясь, сказал Адамберг.
— Здесь длинный коридор. Будете шастать туда-сюда. Виолетта, тебя я вижу в образе пресыщенной богачки. Согласна? Завтра с утречка отправлюсь по лавкам, куплю тебе костюм, колье и каштановую краску для волос.
— Одобряю. А комиссару пойдет большая лысина, на три четверти макушки.
— Отлично придумано, — одобрил Базиль. — Лысина меняет человека. Костюм в бежево-коричневую клеточку, лысина и животик.
— И седина, — добавила Ретанкур. — Купи осветлитель. И лимон. Нам нужны профессиональные материалы.
— У меня есть коллега — он кинообозреватель и свой парень. У него полно знакомых среди поставщиков. Завтра я все раздобуду. И сделаю фотографии в лаборатории.
— Базиль — фотограф, — пояснила Ретанкур Адамбергу. — В «Ле Девуар».
— Он журналист?
— Да. — Базиль хлопнул комиссара по плечу. — И у меня за столом сидит живая сенсация. Ты угодил прямиком в осиное гнездо. Не боишься?
— Риск есть, — ухмыльнулся Адамберг.
Базиль весело рассмеялся.
— Я умею молчать, комиссар. И я намного безобиднее вас.
XXXIX
За неделю Адамберг намотал по коридору Базиля не меньше десяти километров и после недельного заточения мечтал об одном — прогуляться по монреальскому аэропорту, но там было полно полицейских, что отбило у него всякое желание расслабляться.
Комиссар взглянул на свое отражение в стекле, проверяя, насколько он убедителен в роли шестидесятилетнего коммивояжера. Ретанкур изменила его от и до, он не сопротивлялся. Преображение здорово развеселило Базиля. «Сделай его грустным», — посоветовал он Виолетте. Так она и поступила. Глаза под выщипанными и выбеленными бровями смотрели совершенно иначе, Ретанкур даже осветлила ему ресницы, а за полчаса до отъезда закапала в глаза лимонный сок. Покрасневшие веки на бледном лице придавали ему усталый и болезненный вид, хотя губы, нос и уши, естественно, остались прежними, и Адамбергу казалось, что они оповещают весь белый свет о том, кто он такой на самом деле.
76 
