Последние отзывы

  96  

— Отчего не взять, храбрецы везде к месту, — пожал плечами князь Шуйский, сын погибшего на Улле знаменитого воеводы. — Я не жадный, славой поделюсь.

— Коли так, забирай.

— Собирайся, храбрец, завтра поутру выступаем, — хлопнул его по плечу воевода и вышел из палатки. Андрей, забыв про князя, выскочил следом. Мальчишка, ветер в голове.

— Куда посылаешь-то, княже? — спросил Зверев.

— На Сенькин брод за Серпуховым. Удобное место для переправы. Коли вовсе без охраны оставить, подозрительно будет. Посему пусть князь Иван Шуйский с двумя сотнями там посидит, османам кровушку пустит, как подступятся. Коли храбро драться станут, то и поверят басурмане, что их там пропускать не хотят. Заслон, знамо дело, сшибут. Но сие лишь своей силе припишут.

— Двести детей боярских? — вздрогнул Андрей. — Супротив ста двадцати тысяч?

— Князь Шуйский весь в отца, упрется насмерть. Этот брод татарам дорого обойдется, попомни мое слово. Где славы воину искать надобно, так это именно на нем.

— Я с ним поеду, — ощутил князь на спине неприятный холодок.

— Нет, Андрей Васильевич, у тебя славы уже в достатке, ты здесь дело станешь делать, — покачал головой воевода. — Ты, известно, огненное зелье хорошо знаешь. Посему пушки станешь принимать, как подвозить начнут, место каждой в гуляй-городе определишь и пушкарей под свою руку примешь. Над ними твоему хитроумию самое место выйдет!

— Как скажешь, княже, — принял свою новую должность Зверев. — Стволы уже подвозили?

— Нет, но щиты гуляй-города осмотреть можешь, они в крепости. Коли надобно что поправить, вели мастерам делать немедля.

— Завтра же займусь.

На встречу с сыном князю Сакульскому остался всего один вечер. И что самое тяжкое — сказать боярскому сыну, чей он ребенок, почему так интересен князю, Андрей не мог. Болтал о постороннем. О поместье и его доходах, о матери и ловкости, с которой та управляется с хозяйством. Слушал рассказы о тоскливой полугодовой службе на Аркском рубеже и хитростях конного боя, услышанных пареньком от новых, старших друзей. О том, что нашлось у боярского сына пятеро ровесников с поместьями вокруг Казани, с которыми он вроде как сдружился, и об их намерении организовать в городе свою братчину.

— Он готов? — спросил князь Пахома, когда сын ненадолго отлучился.

— Малый толковый, — кивнул дядька.

— Ты его береги.

— Пока жив, не отойду… — пообещал холоп.

На рассвете Андрей вместе с еще двумя сотнями детей боярских и примерно тремя сотнями холопов ушел в туман, медленно ползущий на берег с широкой холодной Оки. За славой, которую ему так хотелось добыть. За делом, которое он выбрал смыслом своей жизни.

Лагерь же остался заниматься своими будничными делами. В него то и дело подтягивались новые ополченцы, чтобы влиться в опричные полки. Те, что строились не по принципам землячества, а определялись числом, умением и вооружением собранных Разрядным приказом воинов. Хотя — чур, чур, чур, какие «опричные»? Это слово теперь было под запретом и каралось батогами. Полки были не опричные и не земские. Они были — русскими. Собранными для защиты русской земли и управлялись не самыми знатными из русских воевод, а самыми опытными и умелыми. Самые знатные уехали в Новгород, с глаз долой, от войск подальше.

Впрочем, родовитость умнейшего князя Воротынского тоже была к месту — для спокойствия непривычных к новым порядкам земских бояр.

Оружейный парк князя Сакульского собирался примерно таким же образом. Специальной полевой артиллерии придумать еще никто не догадался, и пищали приходили в строй так же, как и бояре: по призыву, исполчаясь с крепостных стен и засек вместе со своими нарядами. Воеводы и наместники, понятное дело, норовили отдать стволы поплоше, какие не жалко. Уходящие в поход пушкари хотели получить самое лучшее, ибо с этим им предстояло воевать. И как-то так, через споры и согласия, через жалобы и требования, через хитрости и авторитеты среди собранных пушек обнаруживались и недавно отлитые длинноствольные пищали, и допотопные тюфяки, стрелявшие еще по Мамаю и Тохтамышу, и легкие чугунные картечницы, и крупнокалиберные дробовики.

Князь каждый ствол осматривал тщательно, со всем пристрастием — на изъеденность дула, на чистоту запального отверстия, на наличие трещин. Ровной палочкой проверял прямоту орудия, дабы не порвало, коли картечницу для стрельбы ядром использовать. Ощупывал он и лафеты: чтобы были не подгнившими, крепко держали пушки.

  96