Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
180 
– Итак?
– Я не мог позволить, чтобы ее жертва пропала даром.
Жертва, значит? Вот как обо мне думаешь? Обидно. Впрочем, ты имеешь право думать и чувствовать, как пожелаешь. Но я обладаю таким же правом, и не позволю забыть об этом. Ни себе, ни остальным.
– Ну почему же даром? Несколько лет относительного спокойствия я вам обеспечил. Успели размножиться-то? Судя по тому, что упорно загоняете меня в угол, не успели. Наверное, разучились, за столько-то лет!
– Твоя язвительность неуместна, – замечает отец, но делает это настолько равнодушно, что только больше раззадоривает меня:
– С чего это? Вполне уместна. Даже больше скажу: своевременна. Хотя бы потому, что другой возможности немножко поязвить мне никто не предоставит.
– Это верно. Да и невелика потеря.
– Кому как. Для меня она невосполнима.
– А для всех остальных станет истинным благом.
– Ой ли? Смотрите, господа: один раз стремление к всеобщему благу вас уже сгубило. Хотите попробовать еще раз?
Складка отцовских губ каменеет.
– Что ты об ЭТОМ знаешь?
– То, что мне позволили узнать. Но полагаю, мне было сказано достаточно.
– Достаточно для чего?
– Для того, чтобы вас пожалеть.
– ПО-ЖА-ЛЕТЬ? Да кем ты себя возомнил, что осмеливаешься… – впервые за весь разговор вижу проявление эмоций. И оно мне не нравится. Да, мой отец – такой же, как и все, но в детских грезах я возводил его на недосягаемую высоту. Недосягаемую прежде всего для меня. И зачем, спрашивается? Чтобы убедиться: нет ни святых, ни демонов, есть лишь желание жизни и надобность смерти. Как просто и как горько.
– Тем, кем вы меня назначили. Злейшим врагом и последней надеждой. Если я умираю, вы снова впадаете в панику, а если остаюсь в живых и начинаю разрушать, в ужасе мечется еще и весь мир. Разве не так?
– Ты все упрощаешь.
– А так и надо поступать: упрощать сложное, чтобы оно становилось понятным и возможным к исполнению. Не надо строить философские теории и громоздить одну мораль на другую. Надо сказать просто и ясно: умереть мы тебе не позволим, но и жить, как ты того желаешь, разрешить не можем. В общем: прощайся с сознанием, мальчик, и утешайся мыслью, что ты не напрасно появился на свет. А что делаете вы? Пытаетесь заставить меня чувствовать вину, которой нет!
– Ты не можешь судить то, о чем не имеешь понятия!
– Не имею понятия? Да мне с детства объясняли, какой я нехороший и никому не нужный! И поверь, урок усвоен. Крепко-накрепко. И мне искренне жаль, что вам пришлось потратить столько времени, когда требовался сущий пустяк: дать посмотреться в Зеркало. Этих лет я не могу простить. Хотел бы, но не могу.
– Заговорил о прощении? Хорошо! Я тоже не могу простить тебе. Две вещи.
– Только две? – удивляюсь. На самом деле.
– Я никогда не прощу, что ты убил мою любимую…
– Согласен. С этим спорить смешно и нелепо.
– И никогда не прощу, что ты навеки отнял ее у меня! – взгляд отца полыхнул такой болью и ненавистью, что я с трудом поборол в себе желание отшатнуться.
– Постой! Убил – да. Но когда и как я мог отнять?
– И ты еще притворяешься, что не понимаешь? Какое лицемерие!
– Я…
Хотел сказать: «Не понимаю», но что-то заставило осечься и не дать мыслям превратиться в слова. А спустя миг понимание пришло. Такое ясное и болезненное, что захотелось завыть. В полный голос.
Моя мать умерла при родах. Сие есть факт установленный и не подлежащий сомнению. Но ее Сущность, как и Сущность всех умерших драконов, должна была отправиться в странствие по Изнанке. В ожидании следующего воплощения. Но если отец говорит, что я «отнял», это значит…
Сущность моей матери перестала существовать!
Но почему? Неужели только из-за меня? Не верю! Я мог разрушить магию ее тела, но нанести непоправимый урон чуду ее души? Нет, на такое моих тогдашних сил не хватило бы. Что же произошло? Что?
«Не кори себя…» – тихо советует Мантия.
Почему ты так говоришь? Ты что-то знаешь?
«Знаю… Все…»
Тогда скажи!
«Тебе будет больно…»
Мне УЖЕ больно! От того, что до сих пор блуждаю во тьме.
«Темнота полезнее для глаз, чем яркий свет, а для сердца – тем более…»
Хватит скрывать от меня правду! Говори! Что случилось с моей матерью?
«Она пожертвовала своим посмертием… Но что бы ни говорили, знай: она думала сначала о тебе и только потом обо всем прочем…»
180 
