с удовольствием перечитала 
202 
– К сожалению для кого, Уайет?… – повторил Коулз, сердито сверкая глазами. – Кому может повредить правда?
Я посмотрел на него, заглянул в него – туда, откуда брало начало его робкое стремление знать истину. Коулз недолго выдерживал мой взгляд. Несколько раз моргнув, он отвел глаза.
– Ну? – глухо спросил он.
– Эта правда может повредить тем, кто очень вас любит, – сказал я наконец. – Тем, кому очень нужен заботливый и любящий отец.
Этого оказалось достаточно. Коулз ничего больше не сказал, хотя я не уверен, что он меня понял. Но я к этому и не стремился. Для меня было достаточно, что он понял главное – что есть вещи, которых ему лучше не знать.
Немного ссутулившись, Дэвид Коулз вздохнул:
– Вы хотите, чтобы я вам верил…
– Я хочу, чтобы вы верили себе, верили тому, что знаете.
Он немного подумал, потом кивнул – скорее своим мыслям, чем мне.
– Ну хорошо… Мне кажется, с Салли все в порядке. Во всяком случае, ей очень помогло, что она смогла задать вам свои вопросы.
– С вашей стороны было очень разумно предложить ей это, – сказал я.
Дэвид Коулз пробурчал что-то неразборчивое.
– Как бы там ни было, я решил разорвать договор аренды, – сказал он. – Мы вернемся в Лондон.
– Как вам будет угодно.
– Вы являетесь официальным душеприказчиком Рейни?
– Пожалуй, да, – кивнул я. – Поскольку никого другого все равно нет…
– Я хотел бы знать, станете вы настаивать на продлении договора или штрафных санкциях?
– Можете быть спокойны, ни на чем таком я настаивать не буду.
– Вы оставите мне ваши координаты на случай, если у меня возникнут какие-то вопросы?
– Разумеется.
– Я хотел бы еще спросить…
– Спрашивайте.
– Сколько времени вы работали на мистера Рейни? Долго?
– Всего несколько недель.
– Значит, вы его почти не знали?
– Да, почти не знал.
– Он был женат?
– Нет.
– А семья у него была?
– Нет, – ответил я. – У него не было абсолютно никого.
Коулз задумался, но врожденная порядочность в конце концов возобладала.
– Это довольно грустно, правда?
– Пожалуй.
Коулз поднялся и протянул мне руку:
– Надеюсь, вы меня простите?… Как отец, я не мог поступить иначе. Ведь когда дело касается твоего ребенка, поневоле становишься…
– Вам не за что извиняться.
Мы вместе вышли в большой зал. Салли сидела за одним из компьютеров и что-то печатала. Заметив, что мы уходим, она встала. У нее были такие же, как у Джея, широкие плечи, темные глаза и длинные ноги, но Коулз, к счастью, этого не заметил.
– До свидания, – вежливо сказала она.
– До свиданья.
Потом дверь офиса закрылась за мной, и я никогда больше не видел ни Дэвида, ни Салли. Но я их слышал, потому что задержался на пороге и прислушался.
– Папа!…
– Что?
– Мне скучно.
– Хочешь, поедем домой?
– Ты обещал купить мне новую клюшку для хоккея!
– Хорошо, лапа, купим. Дай мне только убрать на место бумаги. Это недолго.
– Ах, папа! – капризно воскликнула Салли. – Мне та-ак скучно!…
Это было именно то, что я надеялся услышать, поэтому я не стал больше задерживаться. Спустившись вниз, я покинул здание. Погода была теплой, и я почти час бродил по улицам, чувствуя странную пустоту внутри. Джей, говорил я себе снова и снова, я сделал это, чтобы защитить ее. Салли незачем знать, кто был ее родной отец, потому что это может разрушить ее отношения с человеком, которого она считает отцом, к тому же настоящий отец теперь все равно для нее потерян. Была ли это истина в обертке из лжи, или наоборот, – этого я не знал, и все же мне казалось, что я поступил правильно. Во всяком случае, эта проблема перестала меня тяготить. Пусть я солгал, но солгал во имя добра, и хотя моя ложь не могла вернуть Уилсона Доуна-младшего, мне казалось, что я хотя бы частично искупил свой грех.
Неожиданно я обнаружил, что иду по Тридцать третьей улице мимо стейкхауса, но внутрь заходить я не стал. Разбитый керамический горшок с декоративной туей был заменен новым, но он не совсем подходил по цвету и к тому же выглядел вызывающе новым. И все же однажды, когда вечера стали совсем теплыми, я толкнул тяжелую дверь с золотыми буквами на стекле и вошел в ресторан. Здесь все было по-прежнему: панели красного дерева, цветные олеографии на стенах. Все как всегда, словно ничего не случилось. До начала вечернего наплыва посетителей оставался примерно час, и в дальнем углу главного зала орудовал пылесосом уборщик, а метрдотель проверял список зарегистрированных на сегодня столиков. Я сразу заметил, что дверь к Кубинский зал была открыта настежь, и, прежде чем кто-то успел меня остановить, я шагнул к ней и спустился вниз по крутой мраморной лестнице, ожидая снова увидеть обнаженную красотку над баром, пыльные книжные полки, древнего бармена, протирающего тряпкой стойку, и тусклые светильники на стенах.
202 
