38 
— Уже двадцать восемь лет? Ты в Вене училась?
— Да, а ты? Я думала, ты в полиции окопался?
— Да, по самые уши был.
Бровь взлетела вверх.
— Сколько ты там пробыл?
— Девятнадцать лет.
— Девятнадцать лет. Ты что, с детского сада начал?
Я не хочу сказать, что он не сходя с места снова влюбился в Клару. Но не сходя с места он уже понимал, что в ней так нравилось ему раньше. Потому что за всю свою жизнь он больше не нашел женщины, с которой так хорошо можно было перешучиваться, как тогда с Кларой в пунтигамской гимназии.
Хотя она была из хорошей семьи и в таких случаях обычно говорят, что в смысле юмора, учитывая происхождение Бреннера, они должны были плохо сочетаться.
Но с другой стороны, оба они были из Пунтигама, родины пива. А Клара из семьи пивоваров. А семья пивоваров в смысле юмора все-таки не так уж далека от простых людей.
Хотя семья Клары и в самом деле старалась по возможности избавиться от хмельного духа. Утонченное воспитание и все такое. Только вот Клара недолго выдержала в интернате в Швейцарии. Но и дома она продолжала петь в Баховском хоре, два раза в неделю на репетицию ходила. А музыкальные пристрастия Бреннера, конечно же, заставляли морщиться ее изящный пивоваренный носик.
И теперь самое время сказать вот о чем. Тебе вряд ли удастся найти человека, у которого было бы так мало самомнения, как у Клары. Деньгами она и подавно не кичилась. И с музыкой то же самое.
Я бы сказал, скорее уж Бреннер с его сверхчувствительностью больше носился со своим вечным Джимми Хендриксом, чем она со своим самомнением.
— Ну и чем же ты занималась эти двадцать восемь лет в Вене?
— Работала учительницей музыки в одной гимназии.
— И какая тебе в этом была нужда?
Клара улыбнулась. Знаешь, такой улыбкой, которой улыбаются состоятельные люди, когда какой-нибудь несчастный голодранец дает им понять: «Ну какие такие у тебя могут быть проблемы с твоими-то деньгами».
Бреннеру тут же стало стыдно, что почти через тридцать лет он не продержался и трех минут, как у него соскочил с языка намек на деньги. И я лично тоже не могу не сказать. Да я первый скажу: если ты кладешь в карман слишком много денег, изволь считаться с тем, что в один прекрасный день ты будешь болтаться на фонарном столбе. Делать это надо тихо и профессионально, и ни к чему все время отпускать эти завистливые намеки.
Бреннер попытался загладить свою оплошность, ну фактически проявить способность к сопереживанию:
— Не очень-то легко с таким наследством за плечами?
— Со святым Мертием за плечами тоже не очень легко, — улыбнулась Клара.
— Святой Мертий?
Клара посмотрела на него как раньше, когда у него голова не варила. Потому как по части интеллекта она была определенно несколько впереди Бреннера.
Святой Мертий, размышлял Бреннер. Ну конечно: Смерть. Ни фига себе. Ежели ты едешь на облучение и отпускаешь такие шутки, то просто снимаю шляпу.
Оборотная сторона: теперь Бреннеру уже неудобно было обходить эту тему.
— И что у тебя? — спросил он как можно нейтральнее.
— Да вот укусила меня одна такая муха, что печенка у меня и расстроилась.
— Печень? Ну надо же, чтоб именно печень.
— Да, именно так.
— А вообще-то скорее можно подумать, что пиво на печень действует, только если его пить.
— Иногда хуже, если его в наследство получаешь.
— Ты вечно себе голову ломала над тем, что твои родители виноваты, если какой-нибудь бедолага до смерти упьется.
— Вот видишь, поэтому мне и нужно было работать учительницей музыки.
— Ну и какие твои шансы?
— У мужчин?
— У лучей.
— Лучше, чем у мужчин.
— Тогда мне, значит, не нужно беспокоиться, — выдавил из себя Бреннер. Трудно поверить, но ему приходилось очень стараться, чтобы этот пресловутый комок в горле не добрался до его голосовых связок. Потому что сейчас у него случился самый настоящий приступ сентиментальности.
Он вспомнил, как они тогда расстались с Кларой. Виновата была хорошенькая подружка Клары, Бернадетте. Она даже однажды выиграла конкурс «Мисс лучшая грудь» на одной роскошной пунтигамской дискотеке. А ведущим конкурса был один знаменитый в то время эстрадный певец из Вены, так он в ту же ночь увел у Бреннера Мисс грудь.
Теперь у Клары и Бреннера опять все кончилось, ну, то есть они приехали на станцию облучения. Бреннер проводил ее наверх и на прощание спросил:
38 
