Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
97 
– Я могу вас убить, – предположил Кречинский; Аглая широко раскрыла глаза.
– Но уже есть другие, которые ЗНАЮТ. К тому же вы этого не сделаете. Не здесь и не сейчас, по крайней мере.
– Зачем же портить людям ужин, – улыбнулся Кречинский. – Вы же понимаете, что не представляете для меня опасности.
– Господин Кречинский, вы обязаны понять, что я не сам по себе сюда приехал. Не ради пустого любопытства ходил охотиться на вашу креатуру – пресловутого медведя. А уж после того, как я все узнал о судьбе несчастных де Гурси, после того, как погиб храбрый штабс-капитан Шкирятов…
– …дух мести овладел вами! – закончил Кречинский. – Иван Иванович, ну что же вы так выспренно говорите? Госпожа Мамаева так и вовсе потеряла нить разговора. Этак вы ее, чего доброго, перепугаете!
– Аглая, если тебя не затруднит, оставь нас наедине, – попросил Иван Иванович.
– Останьтесь, госпожа Мамаева! – жестко и властно произнес Кречинский.
И Иван Иванович понял, что Аглая сделает все, что ей велит демон. И самое обидное, что ничего демонического в этом почитании нет: Кречинский для нее герой, борец, а он, чиновник Рязанов, – мерзкий холуй и сатрап. Ее и привели сегодня лишь затем, чтобы посмеяться над ним… А он – чем он хотел напугать демона? «Суриозностью вида»?
Окликнув пробегавшего мимо официанта, Иван Иванович громко велел ему:
– Любезный, принесите мне водки.
3
Когда запотевший графинчик встал на стол, Иван Иванович понял, что момент наступил. Но его опередили люди полицмейстера: двое в черных чесучовых костюмах, выхватив полицейские «бульдоги», уже бежали к столику. Истерично завизжала женщина, где-то разбилась посуда, дробно рассыпавшись по полу.
– Вон! Все вон! – завопили сзади.
Над головой грохнуло, посыпалась штукатурка.
– Всем оставаться на местах! Лечь на пол!
Это кричал, кажется, Горбатов; Иван Иванович его не видел, полностью сосредоточившись на Кречинском. Демон застыл на месте, будучи, казалось, ошеломлен, и Рязанов прыгнул на него прямо через стол. В руке он держал то, что казалось ему наиболее уместным оружием в данной ситуации: камешки старого Овсея Цихеса – Эль, Элое, Саббаот, Адонай, Тетраграмматон. Расплеснув соус тартар, Иван Иванович сбил Кречинского вместе со стулом на пол и принялся запихивать ему в рот амулеты. Демон корчился, выказывая недюжинную силу, но Рязанов вцепился в него и не выпускал. На спину посыпался град мелких ударов – наверное, Аглая… Иван Иванович не обращал на них внимания. «Можете не носить с собою попусту эти варварские амулеты. Уверяю, меня они нисколько не беспокоят», – сказал вчера Кречинский. Стоило ли говорить об этом только ради демонстрации своего превосходства? Или демон все-таки опасался? Судя по тому, как задыхался сейчас Кречинский, как ослабли его руки, опасался, и не зря. Втискивая в хрипящую глотку скользкие от слюны камни, Иван Иванович не слышал, что происходит вокруг, и его вернули к реальности лишь выстрелы, загремевшие над самой головою. Затем кто-то потащил его прочь, ухватив за плечи.
– Полноте, господин Рязанов, голубчик… да оставьте вы его… – бормотал знакомый перепуганный голос.
Иван Иванович раздернул ворот, кто-то сунул в руку холодную рюмку, посоветовал:
– Выпейте, выпейте…
Рязанов глотнул водки, поставил рюмку куда-то в пустоту.
– Вяжите его… – пробормотал он. – Вяжите.
– Вяжут уже, – успокоил все тот же знакомый голос. Федор Ермиевич Свиньин, утирая с лица пот платочком, присел на корточки рядом. – Вы-то целы?
– Цел, – сказал Иван Иванович. В самом деле, стреляли ведь, кажется, не в него… – Кто стрелял?
– Дама, – развел руками полицмейстер. – А потом Брюханов, из моих…
– В кого?
– Да в нее же, – пояснил полицмейстер. – Она сначала в полковника, а потом в вас было намерилась, тут ее Брюханов и… того…
– Постойте… – Иван Иванович оттолкнул руки Свиньина и поднялся сам. – Что это означает – того?
– Да вроде насмерть, – виновато сказал полицмейстер.
Аглая лежала навзничь возле перевернутого столика. На щеке – белые пятна соуса, на груди – алая кровавая роза. В руке до сих пор зажат револьвер, французский офицерский «шамело», неудобная тяжелая вещь, – где она могла ее прятать?!
– Брюханов! Где Брюханов! – Иван Иванович заозирался, раздернул ворот еще шире.
97 
