Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
108 
Грейс покачала головой — какой он все-таки упрямец.
— Ладно. Решать тебе. Кеннеди промолчал.
— Что ж… как насчет стаканчика вина?
— С удовольствием.
Грейс отвела гостя в кухню, где достала из шкафчика бутылку мерло. Не успела она вытащить пробку, как Кеннеди взял ее за руки.
— Что случилось? — спросил он, рассматривая порезы на ладонях и пальцах, оставшиеся после разгрома конторы преподобного.
Она пожала плечами:
— Ничего особенного, просто проявила излишнее усердие в саду.
Его пальцы медленно и нежно поглаживали ее запястья, и в какой-то момент Грейс поймала себя на том, что до боли хочет прикоснуться к нему. Желание уже вовсю бушевало в крови. Она представила, что сидит на нем, вглядывается в его лицо, ощущает его живое тепло внутри себя.
Только сейчас, в тридцать один год, она впервые жаждала физической близости и испытывала странное, непривычное, пьяняще-томительное волнение.
Их пальцы сплелись.
— Грейс…
Его глухой голос отозвался в ней дрожью невидимых струн.
— Что?
— Знаю, ты не хочешь говорить об этом, но… Она замерла, напряженно ожидая продолжения.
— Мне нужно знать, что произошло в ту ночь, когда исчез Ли Баркер. Прежде чем наши отношения пойдут дальше…
Грейс высвободила руки. Отвернулась.
— Хочешь знать, что произошло? Я уже говорила. И тебе, и другим. Ничего не произошло. Преподобный… просто пропал. Исчез.
Он посмотрел с нее с каким-то странным, несчастным выражением:
— Я бы очень хотел тебе поверить. Правда. Но ведь мы оба знаем, что это неправда. И Библия, которую я нашел у тебя, еще одно тому подтверждение.
Грейс молчала. Молчала, потому что не знала, как себя повести. Конечно, ей хотелось быть откровенной и искренней с ним, но открыться она не могла. Кто знает, что там, в будущем. Может быть, завтра или через год его отношение к ней изменится.
— У меня нет для тебя другой правды. Эта — единственная.
— Пойми, мне нужно думать о сыновьях и о родителях. Мне нужно защищать их от неприятностей, — объяснил Кеннеди. — Я не смогу встречаться с тобой, если не буду точно знать, чего следует ожидать, к чему готовиться.
Внутри у нее все как будто заледенело. О чем она только думала? На что рассчитывала? То, что его мать попросила ее остаться в городе, чтобы присматривать за детьми, вовсе не означало, что между ними исчезли все преграды. Нет, все осталось по-прежнему, без перемен. И конечно, Кеннеди прав. Их отношения чреваты слишком большим риском. И для нее, и для него.
— Понимаю. — Словно закрываясь, Грейс сложила руки на груди. Каждый раз, когда она позволяла себе отворить сердце надежде, черная тень прошлого тянулась к ней, словно рука отчима из могилы. И вот очередная глупость. Как только ей взбрело в голову, что от него можно уйти, тем более здесь, в Стилуотере. — Я… — Она отодвинула в сторону вино. — Я испекла булочки с корицей для мальчиков. Захвати с собой, ладно? Они хороши для завтрака.
— Прекрати.
— Что прекратить? — отрывисто бросила Грейс, чувствуя, как внезапную пустоту в душе заполняет, выдавливая остатки счастья, радости и оптимизма, злость.
— Не отгораживайся от меня, черт возьми. Не уходи в себя.
— Что тебе от меня нужно?
Он схватил ее за локти и притянул к себе.
— Доверься мне, — прошептал Кеннеди и уже в следующее мгновение приник к ее губам горячим ртом.
Ей так недоставало этого, вкуса его поцелуя. И вот он вдруг вернулся, он здесь и дает ей то, чего она хотела, без чего мучилась. Обхватив его за шею, Грейс вернула поцелуй со страстью, которой не испытывала еще ни к одному мужчине.
— Ты можешь довериться мне? Пожалуйста.
Она не знала ответа. Вихрь эмоций захватил ее и завертел. Кеннеди уже стаскивал топ, и она пыталась ему помочь, с замиранием сердца ожидая, когда же внутри похолодеет и ей нестерпимо захочется остановить его. Но этот момент не приходил. Кеннеди целовал ее, трогал, ласкал и шептал что-то на ухо, а она чувствовала только тепло. Как будто сама судьба определила, что ее место в его объятиях.
— Расскажи мне, что случилось с преподобным, — повторил он, поднимая на ладонях ее груди и покрывая их горячими поцелуями.
Думай, приказала себе Грейс. Но думать не было сил, как не было сил делать что-либо, что могло остановить проходящий через нее ток возбуждения. Желание поглощало — ей хотелось больше и больше: больше его вкуса, его запаха, его ласк. Желание заставляло забыть об осторожности, хотя бы раз вырваться из ее тисков.
108 
