Последние отзывы

  49  

«Если она еще жива», — подумал он.

* * *

Оставив Коленьку в отеле, чем тот был крайне недоволен и разобижен, Гумилев поспешил в «Меблированные комнаты для одиноких мужчин мадемуазель Парментье». Он полагал, что не вспомнит дороги и спросит ее у кого-то из прохожих, но ноги словно несли сами. Через четверть часа блужданий по улочкам Джибути Гумилев уже входил в гостиную, где все оказалось совершенно по-прежнему: диваны, картины на стенах, столик с граммофоном, и даже валялась рядом с ним Le Figaro, словно поручик Курбанхаджимамедов только что бросил газету, собираясь уйти. Только из граммофона чуть слышно доносился голос великого Карузо, а не Вяльцевой: он пел что-то из «Арлезианки».

Мадемаузель Парментье также ничуть не изменилась, разве что чуть погрузнела и оплыла. Разумеется, Гумилева она не помнила и никак не могла помнить — сколько их, путешественников, торговцев, военных и прочих прошло через эту гостиную — но встретила радушно. Тут же появилось вино, и женщина осведомилась:

— Вам угодно общество девушки? Двух? Трех? С недавних пор у нас есть и красивые юноши, мы стараемся во всем соответствовать европейской моде…

— Нет-нет, — торопливо сказал Гумилев, — я ищу конкретную девушку. Ее зовут Фатин.

— Фатин?! — мадемуазель Парментье задумалась. — Ах, Фатин!!! Но ее очень давно здесь нет.

— Что с ней случилось?! — встревожился Гумилев.

— Ничего страшного. То, что обычно случается с девушками. Она забеременела и вынуждена была уехать, оставив работу. Я очень, очень жалела — Фатин была одной из моих лучших девушек. Но, может быть, вам подойдет другая? Я сейчас позову всех, и вы сможете выбрать…

— Нет, благодарю вас, — покачал головой Гумилев и вручил мадемуазель несколько франков за пустое беспокойство. — Но… еще одно — как давно это случилось?

— Погодите, я постараюсь припомнить, — Парментье закатила глаза. — Это было… это было… Да, пять лет назад!

— Пять лет. Значит, пять лет… А куда она уехала?!

— Я не могу вам сказать, потому что не знаю.

— Благодарю… — повторил Гумилев и покинул гостиную.

Он сбежал по ступеням и остановился посреди кривой улочки в совершенной растерянности.

Пять лет назад.

Они с поручиком Курбанхаджимамедовым были здесь как раз пять лет назад…

Неужели Фатин забеременела от него?! И у него и здесь есть ребенок?! Но нет, мало ли клиентов у девушки в подобном заведении… Гумилев всячески отгонял от себя эти мысли, приводил сам себе весомейшие аргументы, но все равно в голове вертелось: «Сын… или дочь…»

Однако узнать все в точности не представлялось никакой возможности. Печальный, Гумилев вернулся домой, был крайне холоден с ни в чем не повинным Коленькой и рано лег спать, с головою накрывшись одеялом.

… Было еще темно, когда толстый и хромой слуга-араб со свечой обошел комнаты отеля в Джибути, безжалостно будя уезжающих в Дире-Дауа. Еще сонные, но довольные утренним холодком, таким приятным после слепящей жары полудней, Гумилев и Коленька отправились на вокзал; их вещи заранее отвезли туда в ручной тележке, и Коленька волновался, что их украдут, но совсем даже не украли.

Билеты во второй класс они купили без труда.

— Все европейцы обычно тут и ездят, — объяснял Гумилев Коленьке, входя в довольно скромного вида и содержания вагон. — Третий класс предназначен исключительно для туземцев, а в первом, который вдвое дороже и нисколько не лучше второго, обыкновенно ездят только члены дипломатических миссий и немногие немецкие снобы. То есть бездельники.

— Но шестьдесят два франка, однако…

— Не слишком дешево за десять часов пути, но это все же колониальная железная дорога, а не Московско-Виндаво-Рыбинская.

Примечательным было и то, что паровоз, пыхтящий впереди, носил громкое имя «Слон». На соседних путях стояли «Буйвол» и «Сильный», причем выглядели все три довольно плачевно, в чем путешественники смогли убедиться уже через несколько километров: на подъеме поезд замедлил ход, и два негра шли впереди него, посыпая песком мокрые от дождя рельсы.

— В самом деле, не Виндаво-Рыбинская, — ворчал Коленька. — Пешком, верно, мы бы добрались быстрее. А еще «Слон», прости, господи…

С обочины на поезд с любопытством таращились два шакала — Гумилев тут же пояснил, что эти твари всегда ходят парами. С не меньшим любопытством смотрели на поезд сомалийцы и данакили, хотя к железной дороге могли бы уже и привыкнуть. На маленьких станциях голые черные ребятишки протягивали к вагонам ручонки и заунывно тянули самое популярное на всем Востоке слово:

  49