очень нудно 
9 
Баррикады были построены вплоть до самого Пале-Рояля. На пространстве от улицы Добрых Ребят до Железного рынка, от улицы Святого Фомы до Нового моста и от улицы Ришелье до заставы Сент-Оноре сошлось около десяти тысяч вооруженных людей; те из них, что находились поближе ко дворцу, уже задирали неподвижно стоявших вокруг Пале-Рояля гвардейских часовых. Решетки за часовыми были накрепко заперты, но эта предосторожность делала их положение довольно опасным. По всему городу ходили толпы человек по сто, по двести ободранных и изможденных нищих, которые носили полотнища с надписью: «Глядите на народные страдания». Везде, где они появлялись, раздавались негодующие крики, нищих же было столько, что крики слышались отовсюду.
Велико было удивление Анны Австрийской и Мазарини, когда им доложили утром о том, что Старый город в лихорадочном волнении, несмотря на то что вчера в нем царило полное спокойствие; ни она, ни он не хотели верить этому, заявляя, что поверят только собственным глазам и ушам. Перед ними распахнули окно: они увидели, услышали и убедились.
Мазарини пожал плечами и попытался изобразить на своем лице презрение ко всему этому простонародью, но заметно побледнел и в страхе побежал в свой кабинет, где поспешил запереть в шкатулки золото и драгоценности и надеть наиболее ценные перстни себе на пальцы. Что касается королевы, то, взбешенная и предоставленная самой себе, она позвала маршала де Ла Мельере и приказала ему, взяв столько солдат, сколько он найдет нужным, узнать, что значат эти «шутки».
Маршал был человек беспечный и бесстрашный; к тому же, как все военные, он питал презрение к народу. Он взял полтораста человек и хотел пройти с ними через Луврский мост, но здесь его встретил Рошфор со своими пятьюдесятью новобранцами и с полуторатысячной толпой горожан. Пробиться не было никакой возможности.
Маршал даже и не пытался сделать это. Он направился вдоль набережной. Но у Нового моста он наткнулся на Лувьера с горожанами. На этот раз маршал решился атаковать, но был встречен мушкетными выстрелами, а из окон на него и его спутников посыпался град камней.
Он отступил, оставив на месте трех человек, и направился к рынку, но здесь его встретил Планше с алебардистами. Алебарды угрожающе топорщились. Он решил, что без труда пробьется сквозь эту толпу горожан в серых плащах, но серые плащи держались стойко, и маршал вынужден был отступить на улицу Сент-Оноре, оставив на поле сражения еще четырех солдат, уложенных без лишнего шума холодным оружием.
Не посчастливилось маршалу и на улице Сент-Оноре; здесь ему преградили путь баррикады нищего с паперти Святого Евстафия; их обороняли не только вооруженные мужчины, но даже женщины и дети. Фрике с пистолетом и шпагой, полученными им от Лувьера, собрал целую шайку таких же, как он, шалопаев, а те подняли невообразимый шум и гам.
Маршалу этот пункт показался слабо защищенным, и он решил здесь пробиться. Он велел двадцати солдатам спешиться и разобрать баррикаду, а сам с оставшимися кавалеристами решил обеспечить им защиту. Двадцать солдат двинулись сокрушать препятствие, но едва они приблизились, как изо всех щелей между наваленными бревнами и опрокинутыми повозками поднялась жестокая стрельба, а через несколько мгновений, услышав пальбу, появились с одной стороны — Планше с алебардистами, а с другой — Лувьер с горожанами…
Маршал де Ла Мельере попал между двух огней.
Он был храбр и решил умереть на месте. Началась схватка; раздались крики и стоны раненых. Солдаты, обладая опытом, стреляли более метко, но горожане, подавлявшие своей численностью, отвечали им ураганным огнем. Люди падали вокруг маршала, как в битвах при Рокруа или при Лериде. Его адъютанту Фонтралю перебили руку, а сам маршал едва усидел на лошади, которая бесилась от боли, получив пулю в шею. Наконец в тот момент, когда и самый храбрый начинает дрожать и на лбу у него проступает холодный пот, толпа вдруг с криком: «Да здравствует коадъютор!» — расступилась, и появился Гонди. Он спокойно шел среди перестрелки, облаченный в рясу и плащ, раздавая благословения направо и налево с таким невозмутимым видом, словно выступал во главе церковной процессии.
Все опустились на колени.
Маршал, узнав его, поспешил к нему навстречу.
— Выведите меня отсюда, ради бога, — воскликнул он, — а то они разорвут в клочья и меня, и моих людей!
9 
