Последние отзывы

  27  

Сидя за столом в кресле с головой льва на спинке и подлокотниками в форме львиных лап, правую из которых он не раз ковырял перочинным ножом, консул видел перед собой огромный книжный шкаф, сверху донизу забитый папками.

Немного правее шкафа была дверь. Она вела прямо в большую опочивальню. Оттуда можно было попасть в большую приемную, на потолке которой Лебрен^[11] написал парадный портрет Людовика XIV. Другой художник, значительно уступавший дарованием своему предшественнику, непочтительно украсил парик великого короля трехцветной кокардой, которую Бонапарт снисходительно оставил на месте; всякий раз, указывая посетителям на это несоответствие, он говорил: «Что за болваны сторонники Конвента!»

Напротив единственного окна, выходившего в сад, была гардеробная, примыкавшая к кабинету консула. Гардеробная там, где прежде была молельня Марии Медичи. Она выходила на небольшую лестницу, которая вела в нижний этаж, в спальню г-жи Бонапарт.

Как и Мария-Антуанетта, и это было не единственное их сходство, Жозефина не выносила больших помещений. В Тюильри она устроила себе небольшой будуар, напоминавший убежище Марии-Антуанетты в Версале.

Именно через эту гардеробную чаще всего (по крайней мере, в то время) консул по утрам входил в свой кабинет. Мы говорим «чаще всего», потому что в Тюильри у первого консула была и отдельная спальня, которой он пользовался, если возвращался слишком поздно или же когда супруги ссорились, что, надо признать, время от времени случалось.

Второй стол, значительно скромнее, стоял у окна. Работавший за ним секретарь видел вдали густую листву каштанов, но разглядеть гуляющих в саду он мог бы только привстав. Секретарь сидел спиной к первому консулу, и ему достаточно было слегка повернуть голову, чтобы увидеть его лицо. Дюрок редко бывал в своем кабинете, поэтому секретарь назначал встречи там.

Этим секретарем был Бурьен^[12].

Самые умелые скульпторы и художники соревновались, стремясь запечатлеть на полотне или высечь в мраморе черты Бонапарта, позднее Наполеона. Но люди, близко знавшие его, хотя и признают, что статуи и портреты имеют некоторое сходство с выдающимся человеком, утверждают, что точного изображения первого консула и императора не существует.

Мастера сумели написать и вырезать в мраморе крупную голову консула, великолепный лоб, волосы, приглаженные на висках и спадающие на плечи, загорелое удлиненное лицо с тонкими чертами и задумчивым выражением.

Им удалось воспроизвести профиль императора, напоминавший профиль с древней медали, передать болезненную бледность, словно предвещавшую преждевременную смерть, написать волосы цвета черного дерева, оттенявшие матовую белизну щек. Но ни резец, ни палитра не смогли передать мерцающий огонь его глаз и мрачный остановившийся взгляд.

Этот взгляд быстро, словно молния, отражал его мысли. Если консул гневался, ничей другой взгляд не бывал страшнее и ничей не бывал нежнее, когда консул благоволил. У него было особое выражение лица для всякой посещавшей его мысли.

Он был невысокого роста, едва ли пяти футов трех дюймов, однако Клебер, который был выше его на голову, говорил, положив руку ему на плечо: «Генерал, вы велики, как весь мир!»

И действительно, казалось, что Бонапарт выше Клебера на голову.

У него были очень красивые руки, которыми он гордился и за которыми ухаживал, словно женщина. Разговаривая, он с видимым удовольствием рассматривал их. Перчатки он носил только на левой руке, а правую оставлял свободной, ссылаясь на то, что протягивает ее для поцелуя тем, кого удостаивает такой чести, а на самом деле для того, чтобы любоваться ею и полировать ногти батистовым носовым платком.

Г-н де Тюренн, в обязанности которого входило заботиться о туалете императора, в конце концов стал заказывать для императора перчатки только на левую руку и экономил на этом шесть тысяч франков в год.

Император совершенно не мог оставаться на одном месте, он любил прохаживаться по комнатам. Он ходил, спокойно заложив руки за спину и немного подавшись вперед, словно груз мыслей клонил его голову.

Погрузившись во время прогулки в размышления, он часто дергал правым плечом и сжимал губы. Этот жест, вошедший у него в привычку, некоторые называют конвульсивными движениями и утверждают, что Бонапарт был подвержен эпилептическим припадкам.

Он обожал принимать ванну и проводил в ней по два-три часа, требуя, чтобы ему читали газеты или какой-нибудь памфлет, о котором донесла полиция. Сидя в ванне, он не закрывал кран с горячей водой, совершенно не заботясь о том, что вода льется через край. Совершенно взмокший от пара Бурьен изнемогал и просил позволения открыть окно либо уйти. Как правило, ему это позволялось.

  27