очень нудно 
18 
Поначалу Фрол ничего не понял, потом решил, что молодчики выехали на пикник, но это было нелогично: какой, к черту, пикник апрельской ночью? Кавалькада стала приближаться, он увидел карабины в руках парней и подумал, что это охотники открыли сезон — завалили, должно быть, первого кабана и совершают теперь ритуальный обряд.
Когда супертягач с четырьмя ведущими колесами проезжал по его стороне, Фрол осторожно выглянул из-за дерева. Потные, неистовые, в диком наркотическом восторге лица молодчиков, такие же, как у мотоциклистов, кожанки с меховыми воротниками, оружие, неразборчивый хор голосов, силящихся переорать рев дизеля и мотоциклетных моторов, наводили страх. Но все это было ничем по сравнению с предметом, волочившимся по перепаханной тяжелыми колесами земле. Этим «предметом» оказался человек… то есть скорее всего это был уже не живой человек, а труп: грязные остатки одежды задрались, обнажив истерзанное тело, безвольно телепавшиеся руки со скрюченными пальцами не оставляли сомнения в том, что это не бревно и не добытый охотниками трофей, а именно человек или то, что от него осталось.
Жаркая волна окатила Фрола Неледина с головы до ног, ставших вдруг тяжелыми, словно бетонные сваи. Он отпрянул за еловый ствол, прижался щекой к мокрой коре. Дикий рев то удалялся, то нарастал, и когда он заставил себя вновь выглянуть, то увидел, что кавалькада рассыпалась, мотоциклисты выписывали по поляне «восьмерки», мчались наперегонки, визжа и улюлюкая, подсекали тягач, рискуя столкнуться или оказаться сбитыми тяжелым бампером.
«Бежать! — пронеслось в голове. — Немедленно и быстро, куда глаза глядят!»
Он пригнулся, метнулся в чащу — назад, перпендикулярно крайней от леса борозде, но вдруг что-то заставило его остановить бег, броситься за можжевеловый куст и залечь. Он боялся дышать, чувствовал, что сердце вот-вот выскочит, проломив грудную клетку.
«Ерунда какая-то! Чушь! — силился он оправдать увиденное, придать ему статус наваждения. — Ну да! Это же муляж… манекен!.. как я не догадался?!»
Ничего из попытки самообмана не получилось. Дрожащие руки машинально, против воли и здравого рассудка, извлекли из сумки старый «Никон»; в черном бумажном пакетике оказались две новые пленки «Кодак», он торопливо разорвал облатку, вставил кассету в камеру, руки привычно ввинтили длиннофокусный «Кенон». Все это заняло минуту. На дне сумки оказался дюралевый телескопический штатив — четырехсотмиллиметровым объективом с рук не снять.
Мотоциклетные моторы заглохли, слышалось лишь злобное порыкивание стоящего дизеля; человек восемь столпились над трупом, возился с буксирным замком водитель машины. Фрол выполз из-за укрытия, подобрался к краю поляны как можно ближе. Два дерева попадали в кадр, сужали его, но передислоцироваться Фрол не рискнул, установил фотокамеру и стал снимать.
За сорок секунд Фрол сфотографировал транспортные средства, несколько лиц — тех, что хоть на мгновение поворачивались к нему в профиль или анфас, следующий десяток кадров он сделал в то время, как четверо подняли грязные останки человека за руки и за ноги, поднесли к машине и, раскачав на счет «айн, цвай, драй!», швырнули его в кузов.
Удар мертвого тела о доски произвел на него убийственное впечатление — большее, чем если бы его самого ударили по голове. Парни на поляне оживились вдруг, снова оседлали тяжелые мотоциклы — теперь уже по двое на каждом, остальные выбрасывали на пальцах, кому лезть в кузов, а кому — в кабину, хлопали друг друга по кожаным спинам и пили, перебрасывая друг дружке бутылку; все это Фрол снял тоже.
Оставался еще десяток незаснятых кадров, когда один из молодчиков неожиданно резко обернулся и замер, как показалось Фролу с расстояния в сто метров, пристально глядя прямо на него. Быть может, блеснул объектив? Во всяком случае, дальше искушать судьбу он не стал, на четвереньках дополз до куста, за которым оставил сумку, уложил в нее аппаратуру и штатив. Пронзительный свист, приближение мотоциклов, гортанные команды заставили его форсировать отход.
Фрол мчался во всю прыть, зная, что его ждет участь того несчастного в кузове в случае, если не сумеет удрать. Никакие слова и действия, никакие обещания хранить в тайне то, чему он стал свидетелем и что почти рефлекторно, безотчетно запечатлел на пленку, не спасут его от смерти. Он бежал и бежал, как никогда, ибо никогда ему не приходилось бежать наперегонки со смертью. Мелькали стволы деревьев, увязали в мокром мхе тяжелеющие с каждым шагом ноги, горячечное дыхание мешало слышать то, что творилось позади; на пути попался глубокий и длинный овраг, и Фрол, не раздумывая, скатился в него. Упав на корточки, он отдышался и прислушался… Крики и выстрелы слышались в противоположной стороне, далеко, но преследователи могли рассыпаться по лесу, покидать еще более углубившийся овраг с водой по колено рано.
18 
