— Нет! Нет! Это ошибка. Я не жду ребенка…
Фоссеза вырвалась и выбежала из комнаты.
Она пронеслась через покои, миновала ошеломленных гвардейцев и не останавливалась, пока не оказалась в личных покоях короля, где бросилась ему в объятья.
Генрих взмахом руки отпустил слуг и попытался ее утешить.
— Я была у королевы… — всхлипывала Фоссеза. — Она знает… хочет увезти меня и убить.
— Марго так сказала?
— Говорила, что я должна уехать с ней. Она хочет убить меня.
— Ты призналась ей, что ждешь ребенка?
— Нет. Я сказала, что не жду.
— Успокойся, моя дорогая. Ты навредишь ребенку.
— Сир, я в страхе. Боюсь того, что королева сделает со мной… и с ним.
Генрих задумался. Можно ли предвидеть, как поступит Марго?
Он велел Фоссезе лечь в постель, а сам отправился в покои жены.
— Чем ты напугала Фоссезу?
— Напугала? Я предложила ей помощь.
— Она не нуждается в помощи.
— Еще как нуждается. Нуждаетесь вы оба. Славный скандал разразится с рождением ублюдка, если я вам не помогу.
— Тебя ввели в заблуждение.
— Вот как? Я знаю, она беременна и притом от тебя. Замечательный у меня муженек. Является ко мне в спальню пропахшим конюшней. Ничего удивительного, что тебе приходится путаться с худородными шлюхами. Даже ног не вымоешь.
— Мои ноги тут ни при чем.
— Еще как при чем. Я лишена возможности рожать детей, а мой мальчик с конюшни водит в спальню потаскух. Фоссеза беременна, и я увезу ее, чтобы избежать скандала.
— Оставь Фоссезу в покое.
— Если она ждет ребенка…
— Не ждет, — солгал Генрих. — И давай больше об этом не говорить.
Марго цинично улыбнулась ему, и он широким шагом вышел из покоев.
Фоссеза, носящая широкие юбки, продолжала отрицать, что ждет ребенка, и Генрих поддерживал ее в этом. Их стремление скрыть правду лишь усиливало подозрения Марго.
Ей было одиноко. Шамваллона нет, уехал даже Тюренн. Впервые она осталась без любовников.
— Надоело мне здесь, — сказала она своим фрейлинам и заговорила о французском дворе, где постоянно такое веселье, какого этот двор и не знал. Воспоминания о прошлом доставляли ей громадное удовольствие. Это означало, что всякий интерес к настоящему у нее улетучился.
Зачем жить здесь женой неотесанного короля, который все равно предпочитает ей других женщин; слабое утешение, что таких, как он, во Франции раз-два и обчелся. Необходимость ехать в По, насквозь кальвинистский и пуританский город — она прозвала его маленькой Женевой, — приводила ее в ужас. Наварра ей невыносимо опостылела.
Теперь у нее появилось дело: планировать возвращение в Париж.
Проснувшись, Марго увидела, что полог кровати отдернут и муж смотрит на нее в упор. Вид у него был смущенный.
— В чем дело? — вскрикнула она.
— Фоссеза!
— Что с этой девкой?
— Ей плохо… очень плохо.
— Несварение? — коварно спросила Марго.
— Она рожает.
— Несуществующего ребенка? Очень интересно.
— Марго. Пойди к ней. Окажи помощь. Распорядись, чтобы привели акушерку. У Фоссезы начались схватки, и никто ей не помогает.
— Вот к чему ведет притворство, — сказала Марго. — Вы оба, наверно, считали меня такой же безмозглой, как сами, если думали, что я хоть на миг вам поверила.
Она поднялась и набросила халат.
— Ты мой муж и король. Поэтому я вам помогу. Не беспокойся. Я сделаю все, что в моих силах.
Генрих благодарно сжал ей кисть руки.
— Марго, я не сомневался, что у тебя доброе сердце.
Она вырвала руку и пробормотала, что нельзя терять времени.
Поспешая к Фоссезе, Марго думала: «А если родится мальчик? Позволю ли я отвергнуть себя? Восторга мне брак не доставляет, но как может дочь Франции допустить, чтобы от нее отказались ради глупой потаскушки? Однако если Фоссеза родит мальчика, Генрих попытается это сделать».
«Ни за что не позволю!» — сказала она себе, решительно входя в спальню Фоссезы.
Несколько женщин склонились над кроватью, где лежала королевская любовница, потная от ужаса и боли.
— Отойдите, — велела Марго. — Как дела?
И увидела, что ребенок вот-вот появится на свет. Посылать за акушеркой было поздно. Она поглядела на хрупкое личико, на красивые влажные волосы, разметавшиеся по подушке.
Марго стиснула кулаки. Если это мальчик… Она не убийца. И все же… и все же. Как поступила бы ее мать? Зачем думать о матери в такую минуту? Зачем, когда знаешь ответ, задаваться этим вопросом?