Последние отзывы

  177  

К старику Редьке, больному «какою-то изнурительною болезнью» (о нем каждую осень и весну говорили, что он «отходит», но каждый раз он вставал на ноги со словами: «А я опять не помер!» — см. стр. 201 наст. тома), Чехов отнес сходный мотив из неопубликованного произведения, относящегося к концу 1880 — началу 1890-х гг. (см. в томе VII Сочинений «Письмо», стр. 516).

Приглашение участвовать в «Ниве» Чехов получил в июле 1895 г. от А. А. Тихонова (А. Лугового), ставшего в то время редактором журнала. Чехов ответил согласием (письмо 14 июля 1895 г.) и собирался начать писать повесть в феврале 1896 г. (это видно из письма Лугового от 25 марта 1896 г. — ГБЛ), но поджидал сюжета «посимпатичнее, покрасочнее, чтобы не наскучило читателю „Нивы“», и обещал уведомить Лугового, как только «работа перевалит через 2–3 листа» (письмо к Луговому, 29 марта 1896 г.).

Первое определенное указание на то, что работа над повестью начата, — в письме к И. Н. Потапенко от 8 апреля 1896 г.: «Пишу роман для „Нивы“». 27 апреля Чехов сообщил даже предварительное заглавие: «Называться он будет, кажется, „Моя женитьба“ — наверное еще не могу сказать, — сюжет из жизни провинциальной интеллигенции». 16 июня Чехов послал Луговому «первую треть» — очевидно, девять глав. Эту рукопись Чехов считал не совсем завершенной и просил по ознакомлении вернуть: «Придется исправлять во многом, ибо это еще не повесть, а лишь грубо сколоченный сруб, который я буду штукатурить и красить, когда окончу здание».

11 июля Чехов сообщал А. С. Суворину: «…повесть, которую я все еще пишу для „Нивы“, близится к концу. Переписывать буду не дома, где-нибудь в гостях». Беловая рукопись создавалась, вероятно, на даче у Суворина в Максатихе, где Чехов был в 20-х числах июля, — но работа не была кончена.

Самое раннее известие об окончании повести — в письме к Ал. П. Чехову от 29 июля. О готовности послать остальную часть Чехов писал Луговому 2 августа. Рукопись была отправлена в редакцию 10 августа. «Повесть большая, утомительная, надоела адски», — признавался на следующий день Чехов М. О. Меньшикову.

Корректуру Чехов получил на юге (см. письма к Луговому от 31 августа по пути в Новороссийск и 13 сентября из Феодосии), где прочитал первые четыре листа; остальные части корректуры выслал из Мелихова 24 сентября и 21 октября.

В корректуре были сделаны сокращения в первых двух листах октябрьской книжки журнала (это видно из письма Лугового от 19 сентября). Чехов надеялся «пошлифовать» в корректуре также последнюю главу, которая, по его словам, получилась «как будто куцая». «Финал я всегда делаю в корректуре», — добавлял Чехов (письмо к Луговому, 10 августа). Но в корректуре, ввиду серьезных цензурных затруднений (см. ниже), видимо, было не до шлифовки. (Сведений об исправлениях, внесенных Чеховым в корректуру финальной главы, нет.)

Получив первый пакет с рукописью, Луговой, однако, писал, что несмотря на «щекотливую» тему, особых затруднений в отношениях с цензурой не будет (21 июня — ГБЛ). При этом он ссылался на свой опыт в общениях с цензорами, которые, как правило, легче пропускали «резкие» места в произведениях, написанных в объективной манере. По его предложению Чехов снял слова: «гримасничала, передразнивая губернатора», очевидно, о Маше Должиковой в конце VIII главы (в № 11 журнала). Но в связи с ростом рабочих стачек после коронации Николая II и назначением нового цензора могли ожидаться бо́льшие строгости, о чем Луговой сообщал в том же письме. Поэтому он предлагал распределить текст повести в журнале так, чтобы в первую (октябрьскую) книжку вошли первые пять глав, наиболее благополучные в цензурном отношении, и тем самым усыпить бдительность цензора. Действительно, в этих главах цензура не зачеркнула ничего (они были представлены в цензуру между 8 и 12 сентября вместе с остальным материалом октябрьской книжки журнала). Но, предвидя осложнения с публикацией продолжения повести (особенно в VI главе, где идет речь о социальном прогрессе), Луговой просил Чехова самого «чуть-чуть» смягчить в корректуре некоторые подробности (например, «то, что отец бьет сына и что сын генеральши дерется с ее любовником» — письмо от 14 сентября, ГБЛ). Луговой советовал Чехову быть особо внимательным при правке последней главы.

Вся повесть в гранках вновь поступила в цензуру, откуда была возвращена 8 октября. Копию цензурных исключений Луговой тотчас послал Чехову (не сохранилась). В ответ Чехов дал указания, устраняющие шероховатости, которые возникли из-за вмешательства цензуры (письмо к Луговому, 10 октября) и просил заменить слово «попы» в предпоследней главе (в журнале — XVI) словом «ханжи» (письмо 21 октября), надеясь тем спасти обличительные слова Полознева: «Город лавочников, трактирщиков…» и т. д. В той же главе цензор требовал изменений в словах Редьки. Луговой писал 31 октября: «Почему „в богатстве лжа“ не цензурно, а в „счастье лжа“ — цензурно, этого я не понимаю. Не можете ли спросить Редьку, — в чем тут разница?». Эту фразу удалось сохранить. С некоторыми исключениями Луговой сразу же согласился, «чтоб восстановить хоть что-нибудь из пятого столбца», где правка цензора искажала текст. Но расчет не оправдался. Луговой 31 октября прислал Чехову копию «пятого столбца» с правкой цензора (ИРЛИ). Из этого отрывка (последнее свидание Полознева с отцом) цензор исключил слова Полознева о сестре: «Она не прощает и уже никогда не простит» и предложил замены, которые не только исключили мотив ожесточения дочери против отца, но и ввели в текст мелодраматический оттенок: намеки няньки на смерть зазвучали как прямое предсказание, подтверждаемое героем (см. варианты, стр. 423).

  177