Последние отзывы

  182  

О том, насколько правдива описанная Чеховым ситуация, насколько соответствуют действительности характеры и обстоятельства, отраженные в ней, в критике были высказаны самые противоположные мнения. К-ский (К. П. Медведский), называя фабулу новости «занятной, причудливой», увидел в ней пренебрежение к действительности («Наша журналистика». — «Наблюдатель», 1893, № 4, стр. 229). В статье «Есть ли у г. Чехова идеалы?» («Новости и биржевая газета», 1893, №№ 87, 94, 101; 1, 8, 15 апреля) А. М. Скабичевский утверждал, что Чехов-реалист правдиво изобразил действительность и предоставил читателям в то же время почувствовать идеалы «сквозь те отрицательные, мрачные краски, какими <он> изображает печальные явления нашей жизни» (№ 87). Меньшиков, признавая жизненную правду чеховских произведений, полагал, что изображенная им «черта дряблости и безволия русского человека» не заслуживает «ни закрепления, ни увековечивания» (стр. 156). «Как капля точит камень, г. Чехов точит русское общество внушениями, что оно ни на что не годится, что оно сгнило до корня. Средства у г. Чехова большие: сила таланта, глубокая вдумчивость и знание русского человека». В результате, по мнению критика, талант Чехова приносит вред, ибо «человек, которому доказали, что он безнадежно погиб, что ему — „крышка“ <…> — уже не может подняться» (М. О. Меньшиков. Критические очерки. СПб., 1899, стр. 150).

Многие критики писали об индифферентизме и пессимизме Чехова, ссылаясь на «Рассказ неизвестного человека». При этом обычно ставился знак равенства между Орловым и «неизвестным человеком», и чеховская повесть воспринималась как реквием целому поколению, лишенному будущего: «…Наши современники — или немощные духом и плотью мечтатели, или пошлые эгоисты. Одних борьба за идею разбивает в прах, другие — заранее смеются и над борьбой и над идеей», — писал Иванов, полагая, что Чехов полностью разделяет слова Орлова «Нашему поколению — крышка. С этим мириться нужно» (И. И. Иванов. Заметки читателя. — «Русские ведомости», 1893, № 82, 25 марта). Свою мысль о том, что Чехов в «Рассказе неизвестного человека» дал изображение опустошенной, равнодушной, зараженной иронией интеллигенции, пришедшей на смену «лишним людям» и народникам, Иванов развивал и в статье «Заметки читателя (Современный герой)» («Артист», 1894, № 1, стр. 100).

Сближая «неизвестного» с Орловым и Скабичевский, полагая, что такие «дилетанты идеалисты», как «неизвестный человек», представляют чуть ли не большее зло, чем Орлов и ему подобные: «последние играют в открытую и, по крайней мере, никогда не обманывают. Дилетанты же, суя вам в руку грязь под видом золота, способны исказить, испортить всякое дело» («Новости и биржевая газета», 1893, № 94, 8 апреля).

С. А. Венгеров утверждал, что Чехов «сводит к какому-то пустому месту революционное движение, но еще злее выставлена в этом же рассказе среда противоположная. Это-то общественно-политическое безразличие и дает ему ту объективную жесткость, с которою он обрисовал российских нытиков» («Антон Чехов. Литературный портрет». — «Вестник и библиотека самообразования», 1903, № 33, стр. 1371).

Ю. Николаев в статье «Нигилисты. А. П. Чехов. „Рассказ неизвестного человека“» («Московские ведомости», 1893, №№ 62, 83, 4 и 25 марта) увидел в главных героях повести — «неизвестном человеке» и Орлове — выражение двух распространенных в обществе форм нигилизма: принципиального и житейского, подчеркивая родственную близость этих форм (№ 62).

Больше всего нареканий вызвал у критиков образ «неизвестного человека».

Николаев высказал неодобрение по поводу накинутого Чеховым «флера» на историю героя повести: «Надо было прямо сказать, что он, „неизвестный человек“ — анархист, что в этом, в анархизме, заключалось то „дело“, которого „серьезным врагом“ был отец Орлова» (№ 62). Николаев полагал, что Чехов должен был показать «историю возрождения души» своего героя, привести его к «незыблемым основам» государства и веры, к признанию христианской морали (№ 83). Точку зрении Николаева разделял и М. Южный. «Но беда в том, — утверждал он, — что именно эту-то задачу автор совершенно как будто потерял из вида и лишь временами, случайно и без всякой связи с общим рассказом сообщает разные отрывочные сведения о душевных настроениях „неизвестного человека“, так что к концу рассказа главная мысль, которая должна бы выступать на первое место, вовсе забыта» («Гражданин», 1893, № 89, 2 апреля).

  182