Гольцеву В. А., 26 марта 1897 ^*

1949. В. А. ГОЛЬЦЕВУ

26 марта 1897 г. Москва.

Милый Виктор Александрович, пришли мне икры четверть фунта зернистой и ½ фунта паюсной высший сорт. Сие мне разрешено.

Я просил докторов, чтобы они, буде ты приедешь, впустили тебя в мою темницу. Мне легче.

Будь здоров, голубчик.

Твой А. Чехов.

Мне можно есть сладкое, выпустят меня к Пасхе. Среда.

На обороте:

Здесь

Виктору Александровичу Гольцеву

Б. Никитская, в редакции «Русской мысли»

Шавровой-Юст Е. М., 26 марта 1897 ^*

1950. Е. М. ШАВРОВОЙ-ЮСТ

26 марта 1897 г. Москва.

26 март.

Увы и ах! Я приехал уже в Москву, чтобы затем продолжать свой путь на север, как вдруг с моими легкими случился скандал, пошла горлом кровь — и вот я лежу в клиниках и пишу на бумаге, на которой, как видите, только что стоял графин.

Меня выпустят отсюда, но, говорят, это случится не раньше Пасхи… Пишите мне, а то я подохну с тоски.

Москва, Девичье поле, клиника проф. Остроумова.

Увы, увы! Пришлите мне чего-нибудь съедобного, наприм<ер>, жареную индейку, а то мне ничего не дают, кроме холодного бульона.

Привет Вам, крепко жму руку.

Ваш калека

А. Чехов.

На конверте:

Петербург

Ее высокоблагородию Елене Михайловне Юст

Фурштадтская, 8.

Яковлеву А. С., 26 или 27 марта 1897 ^*

1951. А. С. ЯКОВЛЕВУ

26 или 27 марта 1897 г. Москва.

Я немножко захворал, заарестован доктором и лежу теперь в клинике профессора Остроумова. У меня кровохаркание. Хуже всего то, что меня отсюда не выпустят раньше Пасхи, а мне хотелось уговорить Вас дать еще один спектакль в Серпухове ^* на Святой неделе и хотелось самому взять на себя обязанности бутафора и декоратора. Пишу лежа. Навестите меня ^* .

Ващук Р. Ф., 27 марта 1897 ^*

1952. Р. Ф. ВАЩУК

27 марта 1897 г. Москва.

Милостивая государыня!

Ваш рассказ «В больнице» я прочел в клинике, где я теперь нахожусь. Отвечаю Вам лежа. Рассказ очень хорош, начиная с того места, которое я отметил красным карандашом. Начало же банально, не нужно. Продолжать Вам следует, конечно, при условии, что писание доставляет Вам удовольствие, — это во-первых, во-вторых, при условии, что Вы еще молоды и что Вы научитесь правильно и литературно ставить знаки препинания ^* .

Что касается «Сказки», то, мне кажется, это не сказка, а набор таких слов, как гномы, фея, роса, рыцари, — всё это фальшивые бриллианты, по крайней мере, на нашей русской почве, по которой никогда не ходили ни рыцари, ни гномы и на которой едва ли сыщете человека, могущего представить себе фею, обедающую росой и лучами. Бросьте это; надо быть искренней художницей, писать только то, что есть или что, по Вашему мнению, должно быть, надо писать картины.

Возвращаюсь к первому рассказу: не следует много писать о себе; Вы пишете о себе, впадаете в преувеличения и рискуете остаться на бобах; Вам или не поверят, или холодно отнесутся к Вашим излияниям.

Желаю всего хорошего.

А. Чехов.

97 27/III. Девичье Поле. Клиника проф. Остроумова.

Забавину Н. И., 27 марта 1897 ^*

1953. Н. И. ЗАБАВИНУ

27 марта 1897 г. Москва.

Многоуважаемый Николай Иванович!

Когда я приехал в Москву, у меня пошла кровь по-настоящему; доктора заарестовали меня и засадили в темницу, сиречь в клиники. Теперь адресуйтесь так: Девичье поле, университетские клиники, отделение проф. Остроумова, А. П. Чехову.

Если случится быть в Москве, то навестите болящего ^* . Ко мне никого не пускают, но Вас пустят, если Вы будете настаивать и покажете записку, которую при сем посылаю. Кстати, привезите мне марок 2, 3 и 5-тикопеечного достоинства и 30 бланков для открытых писем — всего на 2 рубля.

Пишу Вам лежа на спине.

Выпустят меня отсюда не раньше пятницы Страстной недели. В Петербург не пускают.

Идите на тягу и знайте, что я Вам адски завидую.

  117