Последние отзывы

  123  

В некоторых странах переселенцев подвергли еще более жестоким гонениям, чем в Испании, и лишь единицам удалось пережить этот ужас.

Торквемада был доволен. Он добился своего.

Стоя на коленях рядом с обоими испанскими правителями, он молил Бога о новых великих свершениях в христианской Испании.

В верхней комнате одной из севильских ювелирных лавок у окна стояла женщина, молча смотревшая на улицу.

Она не могла выйти из дома и присоединиться к людям, уныло бредущим в сторону городских ворот. Болезнь отняла у нее все силы, и она знала, что жить ей осталось не больше двух-трех недель.

Как и беженцы, вот уже который день покидавшие свои дома, она была еврейкой. Когда-то ей и ее отцу принадлежал самый красивый особняк в Севилье, где они оба ни в чем не нуждались, и теперь она с ужасом думала о той роли, которую ей довелось сыграть в катастрофе, постигшей ее родной город и всю Испанию.

Как повернулись бы события, если бы не она? Если бы тогда она не завела любовника? Если бы не боялась, что отец узнает о ее положении? Если бы не выдала его и людей, приходивших в их дом? Случилась бы тогда эта беда?

Это была ужасная мысль. Прежде она гнала ее от себя – точнее, сама бежала от нее, нигде не находя ни пристанища, ни покоя.

Если бы Диего де Сусан, преданный своей дочерью Сусанной, не попал в руки инквизиторов, если бы удался его заговор, то могло случиться и так, что инквизиторы сейчас не хозяйничали бы в Испании.

Она сжала кулаки, ударила ими в стену и почти сразу закашлялась, схватилась за грудь.

Когда-то она слыла первой красавицей Севильи, но потом, переходя от одного покровителя к другому, растеряла всю свою былую красоту. Не уберегла, как и здоровье.

В конце концов, она нашла мужчину, по-настоящему полюбившего ее, – вот этого небогатого ювелира, знавшего ее в лучшие дни и теперь гордившегося тем, что у него в доме живет дочь самого Диего де Сусана, – пусть даже Диего был сожжен заживо, преданный своей дочерью.

Он ухаживал за ней, этот неприметный ювелир, заботился о ее детях. И вот наступал конец их относительно безбедной жизни. Стоя у окна, она слышала детский плач и причитания стариков, прощавшихся со своими домами, со своим городом.

В комнату вошел ее любовник. С тревогой посмотрел на нее. «Странно, – подумала она, – неужели он не видит, в кого я превратилась? Неужели для него я осталась все той же девушкой, сидевшей на балконе дома Диего де Сусана, такой недоступной и желанной для скромного ювелира?»

– Мне плохо, я умираю, – сказала она.

Он помог ей лечь в постель, молча сел рядом.

– У меня есть к тебе одна просьба, – добавила она. – Когда я умру, повесь мой череп перед входом в этот дом. Пусть все люди видят, что стало с женщиной, поддавшейся страстям и вставшей на путь порока. Пусть мой череп служит для них назиданием. На свете нет большего греха, чем предательство, и хуже всего – предать человека, который тебя любил.

Ювелир покачал головой.

– Не торопись, дорогая. У тебя еще есть время. И все это время я буду с тобой.

– Нет, это конец, – сказала она. – Обещай выполнить мою последнюю волю. Поклянись своей верой.

Он поклялся.

Прошло две недели. Еще не все евреи покинули Испанию, а перед домом скромного севильского ювелира уже висел череп женщины, когда-то слывшей первой красавицей Севильи.

Фердинанд вел слушание дел в барселонском зале суда. После заседания ему предстояло встретиться с Изабеллой, ожидавшей его в королевском дворце.

Он был доволен собой. Теперь с ним считались всюду – даже здесь, в Каталонии. Поздравления приходили со всего мира. Его и Изабеллу признавали главными героями величайшей победы, одержанной христианами. Отныне его называли Фердинандом Католическим, а Изабеллу – Изабеллой Католической. И всюду встречали овациями. Даже здесь, в Каталонии, со времен гражданской войны не упускавшей случая напомнить о причастности Фердинанда к смерти его брата.

Разумеется, были люди, не разделявшие всеобщего ликования, – однако Фердинанд никак не думал, что с одним из них он столкнется лицом к лицу, покидая зал суда. Поэтому он оторопел от неожиданности, когда из толпы к нему бросился какой-то фанатик, державший в руке нож.

– Умри, убийца! – хрипло крикнул тот.

Лезвие блеснуло на солнце, и в следующее мгновение Фердинанд, как подкошенный, рухнул на ступени.

Известие из зала суда застало Изабеллу, когда она была с детьми. Ее дочь, принцесса Изабелла, закрыла лицо руками. Принц Хуан замер, как громом пораженный. Младшие дочери бросились к матери и прижались к ней.

  123