Подледный лов

Я ненавижу эту свою черту, свою способность отстраниться и провести рукой в белой перчатке по идеальной поверхности в поисках скрытой пыли. Не знаю, родился я с этим или во мне говорит Бруклин, но по натуре я склонен к недоверию. Ну, это не совсем правда. Если быть точным, я с большей готовностью принимаю ошибочные, неудачные, отрицательные значения. Это не пристрастие, но это дает ощущение комфорта. В недостаток верить легче.

Именно сейчас, когда Кира тихо спала рядом со мной, я здорово себя ненавидел. Она пришла ко мне вопреки себе, целовала меня до тех пор, пока я не потерял ощущение времени и места. Она потрясла меня красноречивостью своей беззаветности. И вот я лежу – мои губы и борода влажны от ее губ, ее запах заполнил все пространство ночи, – не в силах уснуть, и выискиваю какой-нибудь изъян в мягких изгибах ее торса. А что плохого она сделала – кроме того, что ей понравился я и мои глупые книжки, – чтобы я не мог наслаждаться ощущением проникновения в нее?

Я вспомнил о предыдущей ночи, когда мой придуманный детектив ковырялся дулом револьвера в дамской сумочке. Не этим ли я занимался сейчас, сортируя каждую черточку Киры: как она закидывала голову, когда я лизал ей грудь, каждый ее вздох и содрогание?

Не был ли я таким же дешевым и ложным, как мой собственный детектив, ища доказательства двуличия не в сумочке, а среди теней, окутывающих дышащий ландшафт тела моей любовницы? Нет, я был хуже.

Забормотав, Кира перекатилась мне на руку, потянулась.

– Ты все еще не спишь?

– Нет.

– Что-то случилось?

– Ничего, – солгал я.

– Дядя Дилан не умеет врать. – Она провела пальцем по моим губам. – В темноте ложь видна очень хорошо.

Она заменила пальцы губами и повернула меня на спину. И даже когда она зацеловывала меня до беспамятства, я вел тихую войну со своими подозрениями. Подозрениями, которые говорили гораздо больше обо мне, чем об их цели.

Когда я открыл глаза, Кира уже встала. Она была одета и сидела на краю кровати, читая мой факс. Заметив, что я проснулся, она улыбнулась и положила бумаги на стол.

– Ну давай, вставай, – сказала она. – Я хочу угостить тебя завтраком.

– А как же занятия?

– Я прилежная ученица, но даже я даю себе отдых по субботам.

Я принял душ и, прежде чем мы спустились вниз, рассказал ей о моей новой преступной жизни и о встрече с деканом Далленбахом. Я сказал ей, что за нами будут следить и что я пойму, если она не захочет, чтобы ее видели со мной. С гневом декана Далленбаха она как-нибудь справится, но если она немедленно не поест, на руках у меня окажется труп.

– Даже и не думай, – отозвался я. – За сложную уборку гостиница берет дополнительные деньги.

Мой приятель портье снова находился на своем месте за стойкой. Когда я остановился, чтобы узнать, как прошла доставка кофе, он проявил по отношению ко мне необъяснимую холодность. Едва выдавил из себя: «Нормально», – и повернулся ко мне спиной. Я решил, что дело либо в утреннем запахе у меня изо рта, либо в присутствии рядом со мной Киры. И поскольку зубы я чистил и рот полоскал, то предположил, что дело в Кире. Я начинал уже по-настоящему ненавидеть этот городишко. Когда же я открыл рот, чтобы призвать портье к ответу, Кира потянула меня за локоть к дверям.

– Ну и мерзавец! – прошипел я, когда мы вышли под снежный душ – Интересно, что ему не понравилось – наша разница в возрасте или то, что ты японка?

– Ни то ни другое. – Она подмигнула. – Думаю, он не любит евреев.

– Точно!

Я погнался за ней и толкнул в сугроб. С чувственной улыбкой она поманила меня к себе. Когда я приблизил к ней лицо, Кира набила мне рот снегом. Я все равно поцеловал ее, но когда поднялся, чтобы глотнуть воздуху, заметил футах в двадцати от нас синий фургончик, припарковавшийся у кромки тротуара. Выступать перед публикой у меня желания не было, поэтому я поднял Киру, и мы пошли завтракать.

  23