70 
КСТАТИ:
«Мир, вероятней всего, конической формы, и самая значительная его часть — дно».
Станислав Ежи Лец
А вот в ту гармоничную эпоху, называемую Ренессансом, проституткам хоть и уделялось немалое внимание, хоть они и были украшением всех празднеств, хоть и побеждали на конкурсах красоты, все же их роль была, в принципе, аналогичной роли красивых борзых собак на пиршествах феодальных баронов, не более того…
Тогда проституция не считалась «такой же работой, как и всякая иная», — я это недавно слышал с телевизионного экрана из уст женщины, которую ведущий представил кем-то вроде психолога, — а проститутка должна была всю оставшуюся жизнь носить клеймо третьесортности. Это клеймо — совершенно необходимая мера, цель которой — оградить приличных людей от нежелательных контактов в гостях, в клубе и т.д., но прежде всего — представить позорными и грязными стремления некоторой части девушек избрать себе такую вот жизненную стезю.
В ту эпоху для проститутки не было пути назад, и вовсе не из фарисейской мстительности, а по той простой причине, что при занятиях проституцией разрушается некий запретительный барьер, который восстановлению не подлежит, так что все многочисленные опыты по перепрофилированию падших женщин во все времена заканчивались самым позорным провалом.
Вот почему в эпоху Возрождения считалось невозможным возвращение в лоно семьи блудных дочерей. Их статуса не мог изменить даже брак с каким-либо уважаемым членом общества, как это имело место в последующие неразборчивые эпохи.
АРГУМЕНТЫ:
«Публичная женщина не имеет права носить украшения. Если она выйдет замуж за честного человека, то ей все-таки возбраняется знаться с честными женщинами. Такая женщина должна носить чепец, и никакого другого головного убора…»
Из постановления городского совета г. Гамбурга. 1483 г.
В первой четверти XVI века проституция, а с нею и все общество, получили страшный, ужасающий своей силой и глобальностью удар, называемый сифилисом.
Как писал Эдуард Фукс в своей «Иллюстрированной истории нравов», сифилис стал самым страшным испытанием той эпохи, «то был проклятый подарок, поднесенный Европе Новым Светом, завоеванным капитализмом рукою Колумба. То был, вместе с тем, апогей всемирно-исторической трагикомедии: бедные туземцы вновь открытого мира заранее отомстили своим будущим мучителям, столь жадным до золота. Из них хотели выжать только золото, а они влили в жилы Европы огонь, заставляющий и теперь, четыреста лет спустя, корчиться в беспомощном отчаянии миллионы людей».
А тогда, в XVI веке, благочестие одержало убедительную победу над пороком, но такой дорогой ценой, что, право слово, лучше бы эту Америку никогда не открывали…
Эпоха Возрождения была, пожалуй, последней из эпох, отмеченных стабильностью социальной гармонии, при которой каждый элемент общества занимает то положение, которому он соответствует и тем самым приносит наибольшую пользу общественному организму.
В ту эпоху служанка, к примеру, могла завидовать своей госпоже, завидовать самой черной завистью ее положению в обществе, ее нарядам, богатству, выхоленности, да мало ли чему еще, но далее, с самого тяжкого похмелья, она бы не стала строить планы относительно того, чтобы поменяться с нею местами, да еще и насильственным путем. Такая мысль попросту не могла бы прийти ей в голову, и не из забитости, не из тупой покорности, как любят говорить господа социалисты, охотно спекулирующие на людской зависти, алчности, злобе и других низменных чувствах низших сословий. Тут дело не в забитости, а в трезвом взгляде на жизнь, на свои возможности, четко сбалансированные с потребностями и устремлениями, взгляде нормального человека, не люмпен-пролетария с его криминальным мышлением, и не зажравшегося буржуа, который полагает что его деньги, вырученные с продажи пирожков сомнительного качества, дают ему право претендовать на кресло вершителя судеб, и не закомплексованного гуманитария в первом поколении, сомлевшего от того, что к нему обратились, назвав его «господином» и только лишь на этом основании решившего действительно стать таковым (черт знает что)…
А. Дюрер. Волынщик
КСТАТИ:
«Не то делает нас свободными, что мы ничего не признаем над собою, но именно то, что мы умеем уважать стоящее над нами. Потому что такое уважение возвышает нас самих…»
70 
