Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
28 
— Слейд Гарретт, номер социального обеспечения 170...
Шейла махнула рукой. Остроумно, но не это она имела в виду.
— Я хотела сказать, что ничего не знаю о тебе, кроме того, что ты пишешь для «Таймс» и что ты ублюдок.
Его глаза искрились весельем.
— Ты намекаешь на мое происхождение или на что-то еще?
— На что-то еще, — ответила она с той же дозой юмора.
Ему представилось, как они рассказывают друг другу истории о своем детстве. Похоже, ее детство не было таким безоблачным, как она, вероятно, полагает.
— У нас впереди вся жизнь, чтобы узнать друг друга... или год. Зависит от того, как ты используешь свое право выбора.
Шейла не совсем поняла его.
— Ты серьезно? Насчет года?
Слейд наклонился и взял у нее ребенка. Господи, он никогда не испытывал ничего подобного!
— Я серьезно настроен заставить тебя забыть о годичном сроке, но, если в конце его ты сочтешь, что наш брак не удался, я соглашусь на развод.
Какой тогда смысл? Зачем вообще было устраивать всю эту суматоху?
— Чего ты добиваешься?
— Я уже говорил тебе: не хочу, чтобы ребенок чувствовал себя...
Это они уже проходили. Именно эти рассуждения заставили ее уступить, но здесь что-то большее.
— Это единственная причина?
— Нет, — тихо сказал он, глядя на нее поверх пушистой головки ребенка. — Я хранил твой портрет все время, что был за границей. И это единственное, что позволяло мне жить дальше.
Она не сразу нашлась что ответить. Он действительно не шутит.
— Я не давала тебе фотографию.
— Здесь... — держа ребенка в одной руке, другой он постучал по своему виску, — я хранил твой портрет здесь. Когда мятежники ворвались в наш лагерь и палатка, в которой я спал всего пять минут назад, вспыхнула факелом, перед моими глазами прошла не вся жизнь, а только одна ночь. Наша ночь.
Он перевел дух. Тот образ до сих пор ошеломлял его.
— Я решил увидеть тебя снова. — Он улыбнулся, вспоминая свое удивление, когда нашел ее беременной. — А потом я понял, что хочу видеть тебя постоянно. Так что оставалось два способа: или забеременеть самому и воспользоваться твоими услугами, или жениться на тебе. Я выбрал более легкий путь.
Шейла подумала о своих родителях: оба такие замечательные люди, просто им нехорошо вместе.
— Через некоторое время ты можешь передумать.
— Почему? — Он осторожно переложил ребенка в ее руки. — Чего ты боишься?
Если он честен, она тоже может ответить честно:
— Я не люблю поражений, Слейд.
Это совсем не проблема.
— Тогда побеждай.
— Не так это просто. — Она сухо рассмеялась.
— Но и не так сложно, — возразил он. — Я давно понял, что все прекрасно получается, если очень захотеть. Судя по твоим успехам, ты — тоже.
Его ответ удивил Шейлу. Он наводил справки о ней?
— Что ты знаешь обо мне?
Ему нравилось, какими огромными становились ее глаза, когда она удивлялась или попадала в неожиданную ситуацию.
— О, ты, может, не поверишь, но у меня есть связи.
Шейла нахмурилась. Значит, она права.
— Ты наводил обо мне справки?
Он бы не так это сформулировал, но к чему спорить о словах?
— Это помогало проводить время.
— Но ведь ты был за границей все эти месяцы?
— Да, но связей не потерял.
И он хотел знать о ней много. Как можно больше.
А она-то думала, что осталась для него лишь приятным воспоминанием.
Одна встреча. Одна ночь.
— Мне кажется, ты создал себе множество трудностей.
— Я смотрю на это иначе. — Он перевел взгляд на закопошившуюся Ребекку. — Она, кажется, голодна. Или съела лимон.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и задернул занавес, отгораживающий ее кровать от двери.
— Что ты делаешь?
— Обеспечиваю тебе уединение. Вдруг кто-то зайдет, пока ты кормишь Бекки. Ты ведь будешь кормить?
Шейла с удивлением почувствовала, как румянец ползет вверх по шее. Она считала, что не умеет краснеть.
— Процедура довольно интимная, так ведь?
— Поэтому я и задернул занавес... — Запнувшись, он спросил менее уверенно: — С какой стороны занавеса мне остаться, Шейла?
28 
