Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
35 
Текст тоже был склеен из разных вырезок и весь, казалось, пропитался ядом.
— Что же, — добродушное лицо Ямакавы залилось краской гнева. — Распространять такие письма — занятие возмутительное. Были какие-нибудь намеки на вымогательство?
— Киёми-тян, было что-нибудь?
— Нет, совсем ничего.
Киёми стояла неподвижно. Казалось, все ее тело под кожей застыло белым воском.
— Я тоже об этом думала. — Дзюнко легко присела на краешек стула. — Вы видели то письмо, которое я отдала Киндаити-сэнсэю?
— Видел.
— Так вот, если бы подобное письмо имело целью вымогательство, его бы направили лично мне. Мол, я вот что про тебя знаю, и, если не хочешь, чтобы дошло до твоего мужа, с тебя причитается. Так ведь обычно делается?
— Да-да, именно так, — подтвердил Тодороку.
— Но ведь его как бы случайно подкинули мужу. Стало быть, дело не в деньгах, верно? Значит, автора интересует не материальная выгода. Он хочет глубоко оскорбить человека, разрушить чужое счастье, а это еще хуже, чем обычное вымогательство. Я спрашивала у Киёми, с ее письмом было то же самое. Киёми, расскажи, как оно к тебе попало.
— Письмо… — К бледно-восковым щекам девочки прилила кровь. Она собралась через силу рассказывать, но тут из-за двери раздался голос полицейского:
— Прошу прощения, тут поесть привезли.
Чья же кровь?
— Поесть?
— Ой, простите. Это я заказала. Извините, не принесете ли сюда?
При виде посыльного из магазина, нагруженного мисками с лапшой, Тодороку, предвкушая удовольствие, округлил глаза.
— До чего ты предусмотрительна, Судо-кун!
— Ну так время же подошло. К тому же Киндаити-сэнсэй мой гость.
— А мы, значит, с ним за компанию, так?
— Угощайтесь, пожалуйста. Да и на втором этаже ваши люди есть. Киёми-тян, иди к госпоже Кавамура, приготовьте чаю.
— Знаешь, Ямакава-кун, — засмеялся Тодороку, — Дзюнко всегда такая была. По характеру она хлопотливая женушка, помнишь, и прежде о нас беспокоилась. Ну что ж, коль специально о нас позаботились, придется угоститься. И тех, что на втором этаже, покормим.
— Спасибо за угощение, Дзюнко. Ничего себе ты расщедрилась, — улыбнулся Киндаити.
Перевалило за половину седьмого, и все уже ощущали пустоту в желудке. Дзюнко, широкая натура, заказала еды с лихвой. Позвали со второго этажа сыщиков, и все вместе принялись шумно уплетать лапшу.
— Судо-кун, а ты что не ешь?
— Да я сыта. Потом чаю выпью.
— Дзюнко, твой муж не вернулся?
— Я забегала взглянуть, записку оставила. Так что, если вернется, сюда придет. — Она немного помедлила. — Киндаити-сэнсэй!
— Да?
Почувствовав что-то новое в интонациях женщины, Киндаити перестал есть.
— Неизвестно, во сколько была убита хозяйка?
— Вот-вот выяснится. А что?
После некоторого замешательства Дзюнко расстроенно произнесла:
— Что уж там скрывать, если все равно станет известно. Я хочу сразу сказать: оказывается, мой муж вчера вечером возвращался в Хинодэ.
— Твой муж возвращался? — Тодороку тоже отложил палочки.
— Да. Один человек видел его, когда тот вышел из автобуса. Он был пьян. И еще… он направился именно сюда.
— Дзюнко, кто этот человек?
— Эномото. Молодой человек из Центра актерского мастерства студии Тэйто.
— Тот самый, что на озере пытался без спросу сфотографировать госпожу Катагири? — вставил вопрос Ямакава.
— Нет, Тамаки говорила про Химэно, он тоже с Тэйто.
— Эномото… Как его имя? — Ямакава полез в записную книжку.
— Дзюнко, как имя этого Эномото?
— Кэнсаку.
— Да-да, его Кэн-тян называют. Мы в одном корпусе живем. И даже на одном этаже.
— Так во сколько он его видел?
— Сказал, часов в десять. Эномото с ним парой слов перекинулся и заметил, что он выпивши. Потом мой муж свернул в эту сторону, и Эномото крикнул, что ему не туда. А он ему очень странно ответил.
— Что значит — странно?
— Что-то вроде «выведу хитрюгу на чистую воду».
Киндаити, Тодороку и Ямакава многозначительно переглянулись.
— Ты полагаешь, что под хитрюгой он подразумевал здешнюю хозяйку?
— Да.
— Но тогда получается, что твой муж хорошо знал, что за человек Катагири Цунэко.
— Да нет, вряд ли. Он только говорил, что красивая она, и все.
— А почему тогда «хитрюга»?
35 
