Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
31 
— Вот как, Эномото-кун получил роль?
Мидзусима почему-то очень заинтересовался.
— Ну да, да еще классную такую! Ух, теперь в гору пойдет!
— А ты следующим будешь.
— Да бросьте! Я что, я всегда буду на комических ролях.
— Нет-нет, у тебя очень неплохие внешние данные. Я бы на месте режиссера выделил тебя, а не Эномото.
Сабухиро залился краской, что было ему совсем не свойственно, и стал краснее собственного свитера. Он отводил себе амплуа комика, поскольку был толст так, что шея тонула в плечах. Стрижка под американского солдата и полное круглое лицо делали его ужасно симпатичным.
— Да, а еще слышали, хозяйку «Одуванчика» убили.
— Да.
— Ее убили, а вы все равно на эскизы?
Мидзусима бросил на него пронзительный взгляд:
— Какая связь между ее убийством и моими эскизами?
— Ну я не в таком смысле, но… Сэнсэй, все же знают, что вы к ней интерес имели.
— Химэно-кун! — возмущенно заверещал Мидзусима. — Не говори ерунды! Кто это интересно такие глупости рассказывает?
— Ну кто… Киёми, к примеру, или Тамаки. Так это ж просто шутки!
— Я убедительно прошу тебя воздержаться от подобных легкомысленных разговоров, пусть даже и в шутку. Тут ведь такое…
Он опасливо огляделся по сторонам.
Прямо впереди, метрах в пяти-шести, спиной к ним стоял какой-то мужчина и разговаривал с рабочим. Мидзусима еще не знал, что это сыщик Миура.
— Между прочим, Химэно-кун…
— Что?
— Лично для меня то, что Эномото получил хорошую роль, куда более грандиозная новость, нежели убийство владелицы «Одуванчика».
— А почему? Вы с Эно как-то связаны?
— Да не в этом смысле. Что вы сразу все как-то примитивно понимаете!
— Тогда почему?
— Понимаешь, у молодых есть перспективы. Вот дальше твой черед, его я тоже буду ждать с нетерпением. Потому что и сам живу в мире надежд и возможностей. А умершие — что ж, у них уже никаких возможностей нет!
Его ответ звучал выспренне, но до Сабухиро это не дошло. К тому же он был человеком приземленным.
— А ведь вы все-таки ей любовное послание отправляли.
У Мидзусима просто в глазах потемнело от злости:
— Кто… Откуда ты это взял?
— Тамаки как-то рассказывала. Говорила, что от вас ей записку любовную передавала. Ну что? Ха-ха-ха!..
— Это не так! Все не так было!
Мидзусима совершенно вышел из себя. Он не учитывал, что молодежь любит поддразнивать тех, кто легко теряет самообладание.
— Мне нужны были журналы мод, чтоб делать иллюстрации к книге! Я должен всегда учиться! Я обязан быть в курсе современной моды! Мне следовало пойти в книжный, в «Марудзэн», но это дело хлопотное, вот я и попросил через Тамаки у мадам журналы! Только и всего, больше ничего!
Сабухиро ляпнул насчет любовной записочки отнюдь не со зла, а потому, чем больше Мидзусима оправдывался, тем скучнее ему самому становилось. Между тем, пока он поддразнивал художника, вдалеке появилась долговязая фигура на велосипеде.
— Ага, вот он где! Эй, Эно! Кэн-тян, подожди!
В мгновение ока он вскочил на седло и, не попрощавшись, рванул вперед по главной улице. Его здоровенная задница прыгала в такт педалям.
Потрясенный Мидзусима проводил его взглядом и мало-помалу овладел собой. Пристроив поудобнее альбом, он пошел по склону вниз.
Шел он как обычно — грудь колесом, взгляд вперед. На лице — полное безразличие к окружающей суете. И все же внимательный наблюдатель заметил бы, что к этому безразличию примешивается горечь, словно Мидзусима проглотил что-то ужасно невкусное.
Когда-то он славился красотой. Та красота вкупе с ранним богатством и славой избаловали этого человека. Жен он менял неоднократно. Сперва каждая следующая оказывалась куда лучше предшественницы. Потом картина изменилась, и каждая следующая уже стояла ступенью ниже предыдущей.
Та, с которой он в июне приехал сюда, была его то ли пятой, то ли шестой женой. С ней он тоже расстался, через неделю после переезда. Ходили даже слухи, что он специально договорился с ней отложить развод, поскольку одинокие в этот квартал не допускались. Долгие годы беспорядочной жизни плюс нынешняя неухоженность — все это, увы, подточило его красу, и в нем уже не было и следа былой привлекательности.
Склон вел к окруженному лесом озеру площадью примерно тридцать цубо.[5] Глубокие, иссиня-черные стоячие воды. То, что вчера вечером Киндаити Коскэ принял за тину — осыпавшиеся желуди.
31 
