Однако Линкольн не двигался с места. Прошла минута… другая… третья… и Мелисса решила, что он вовсе не собирается возобновлять их знакомство.
Глава 11
Перед ним была не та простушка в скромном наряде, запечатлевшаяся в памяти Линкольна. Он едва узнал Мелиссу, такой разительной была перемена. Она — само воплощение прелести в вечернем туалете из бледно‑голубого атласа, расшитого причудливыми цветами из переливчатых бусинок, с квадратным вырезом, треугольным корсажем и короткими пышными рукавчиками. Длинные перчатки и туфельки были из такого же атласа. Сегодня из простой элегантной прически не выбивается ни единого волоска.
Поразительное платье… и она неотразима в этом платье. Но чего и ожидать, если она на дружеской ноге с герцогами и герцогинями!
Та растрепанная и смеющаяся девчонка, на которой он под воздействием мгновенного порыва решил жениться, ничем не напоминала эту молодую даму. Кроме того, она уже несвободна. Мужчина, с которым она стояла, был необычайно красив и держался с царственным видом. Он не слышал, о чем они говорили, но, судя по виду, их отношения не ограничивались недавним знакомством. Кроме того, Мелиссу только что проводил к нему партнер по танцу, значит, именно он был ее кавалером на сегодняшний вечер.
Что же, недаром ее отец сказал, что дочь скорее всего вернется домой помолвленной, и Мелисса, очевидно, зря времени не тратила. Разумеется, этот тип слишком молод для нее… вернее, не слишком, возможно, ровесник, и рядом с ним Линкольн неожиданно почувствовал себя ужасно старым.
Линкольн отвернулся, чтобы уйти, и поэтому не заметил ее отчаянного взгляда.
Но он не сделал и двух шагов, когда на плечо опустилась чья‑то рука и рассерженный голос прошептал в ухо:
— Я не знаю вас, и вы не знаете меня, но просто руки чешутся оторвать вам голову за то, что только сейчас сделали с Мелли.
— Простите? — холодно бросил Линкольн, сбрасывая с себя чужую руку.
— Черта с два я вас прощу! Почему вы только сейчас обидели ее до глубины души? И если станете утверждать, что безразличны к ней, я назову вас проклятым лжецом и к тому же слепым.
— Значит, вы еще не предъявили на нее прав? — нахмурился Линкольн.
— Забавно! — фыркнул молодой человек. — А если да? Это означает, что вы должны бежать без оглядки? Да я скорее согласился бы добровольно провалиться сквозь землю, чем так легко сдаться!
— Я не сдавался. Просто решил зализать раны в одиночестве, — сухо пояснил Линкольн. Джастин понимающе усмехнулся:
— Да ну? Что же, это дело другое и вполне приемлемое. Может, начнем сначала? Я Джастин Сент‑Джеймс, вполне возможно, лучший друг Мелли, и, кстати, это единственное право, которое могу предъявить на нашу милую девочку. Я в самом деле искренне ее люблю, не меньше, чем моих озорниц сестер. Ну а теперь вы, наверное, хотели бы с ней познакомиться?
— Мы уже встречались, — промямлил Линкольн, стыдясь того, что так быстро пришел к неверным выводам и, поддавшись первому впечатлению, так легко отказался от представившейся возможности.
— В таком случае не хотите ли потанцевать с ней, чтобы обсудить… зализать раны в полуодиночестве? — поддразнил Джастин с лукавым блеском в глазах. — Хотя советую действовать быстро, пока не вернется мать и не подвергнет вас допросу с пристрастием: рекомендации и тому подобное. Поверьте, она способна терзать вас часами, прежде чем сочтет достойным внимания ее подопечной.
— И что заставляет вас думать, что я… окажусь достойным? — сардонически осведомился Линкольн.
— По мне можете быть хоть нищим. Мелли вы нравитесь, и это для меня единственный имеющий значение довод.
«Мелли вы нравитесь».
Всего три простых слова, но какую бурю эмоций подняли они в его душе!
Она стояла на том же месте, не сводя с него глаз. Только лицо превратилось в маску, не выдавая владевших ею чувств. У него не хватило силы воли на что‑то подобное. Линкольн сильно нервничал, что было весьма для него непривычно: с женщинами он всегда вел себя спокойно и уверенно. Возможно, дело было в том, что остальные оставляли его равнодушным. В отличие от Мелли.
За последние недели она доставила ему массу неприятных эмоций, но лишь только потому, что была недосягаема. Но сейчас она рядом, близко… если, разумеется, согласится говорить с ним после того, как он «оскорбил ее до глубины души». Линкольн вовсе не хотел этого. Не подумал, как подействует на нее его уход. Просто было мучительно видеть ее с другим.