очень нудно 
4 
— Не трогайте ее за руку, — пробормотала медсестра.
Вторая возразила:
— Как же я ее тогда спеленаю?
Тут их спор прервался твоим воплем — ты взяла неслыханную ноту.
«Уиллоу», — прошептала я. Мы с твоим папой сошлись на этом имени, хотя его пришлось довольно долго убеждать. «Мне не нравится, — упорствовал он. — Уиллоу — это «ива», а ивы плачут». Но я хотела, чтобы в твоем имени содержалось доброе пророчество, чтобы тебя защищало дерево, которое гнется, однако никогда не ломается.
«Уиллоу», — прошептала я снова, и ты услышала меня сквозь какофонию галдящих медиков, гул аппаратов и слепящую боль во всем теле.
«Уиллоу», — сказала я уже громче, и ты повернулась на звук, как будто я смогла обнять тебя своим голосом.
«Уиллоу», — сказала я, и в тот же миг ты перестала плакать.
Однажды, когда я была на пятом месяце, мне позвонили из ресторана, где я раньше работала. Мать главного кондитера сломала ногу, а в тот вечер к ним должен был пожаловать ресторанный критик из газеты «Бостон Глоуб». И как бы нагло и неуместно ни прозвучала эта просьба, не могла бы я заскочить на минутку и быстренько испечь шоколадный «наполеон», тот самый, с мороженым со специями, авокадо и банановым крем-брюле?
Признаюсь, я поступила как законченная эгоистка. Мне, неповоротливой толстухе, захотелось напомнить себе, что когда-то я могла не только резаться в картишки с твоей сестрой и сортировать белье перед стиркой. Поручив Амелию няньке-школьнице, я поехала в «Каперсы».
За время моего отсутствия кухня почти не изменилась, разве что новый шеф-повар навел свои порядки в кладовых. Быстро расчистив себе рабочее пространство, я взялась за тесто. Увлекшись процессом, я обронила кусок масла и нагнулась поднять его, пока никто не поскользнулся и не упал. Но на этот раз, подавшись вперед, я осознала тот факт, что больше не могу свободно сгибаться в пояснице. Я сдавила тебе дыхание — и ты в ответ сдавила мне. «Прости, малышка», — сказала я, выпрямляясь.
Сейчас я вспоминаю об этом и думаю: не тогда ли сломались семь костей в твоем теле? Заботясь о ком-то постороннем, не искалечила ли я тебя?
Родилась ты в начале четвертого, но увидеть тебя я смогла лишь к восьми вечера. Шон возвращался каждые полчаса с последними известиями: «Ей делают рентген. Взяли кровь на анализ. Похоже, у нее и лодыжка сломана». В шесть часов он принес самую радостную весть: «Третий тип. Семь заживающих переломов и четыре новых, но дышит она нормально». Я не могла сдержать улыбки — наверное, единственная женщина во всем роддоме, которую можно было порадовать такой новостью.
Мы уже два месяца знали, что ты родишься с ОП — остеопсатирозом, болезнью несовершенного костеобразования, «стеклянной костью». Эти две буквы станут впоследствии твоей второй натурой. Из-за дефекта коллагена кости становятся такими хрупкими, что могут поломаться, если человек споткнется, резко дернется или чихнет. Существует несколько типов этого заболевания, но только два из них проявляются во внутриутробных переломах — а именно их и показало УЗИ. Тем не менее рентгенолог не мог определить, второй у тебя тип (с ним не живут) или третий (тоже очень серьезный и прогрессирующий). Теперь же я знала, что в ближайшие годы у тебя сломаются еще сотни костей, но это не имело значения: главное — ты будешь жить, у тебя впереди — целая жизнь на сращение переломов.
Когда непогода улеглась, Шон поехал домой забрать твою сестру, чтобы и она с тобой познакомилась. Я смотрела, как доплеровский локатор прослеживает уход бурана на юг, где он обернется ледяным дождем и парализует аэропорты Вашингтона на три дня. В дверь постучали, и я попробовала привстать, хотя свежие швы обжигали тело огнем.
— Привет, — сказала Пайпер, входя в палату. — Я уже слышала новости.
— Знаю. Нам так повезло.
На долю секунды замешкавшись, она все же улыбнулась и кивнула.
— Ее сейчас принесут, — сказала Пайпер, и в этот момент появилась медсестра с каталкой.
— А вот и наша мамочка! — пропищала она.
Перевернувшись на спину, ты крепко спала в покатом поролоновом лотке, который устроили в пластиковой кроватке. Твои крошечные ручки и ножки были обмотаны бинтами.
Когда ты выросла, твой диагноз стал очевиден: знающие люди сразу замечали, как искривлены твои конечности, как заострено треугольное личико, какого ты неестественно маленького роста, — но в тот момент, невзирая на повязки, ты казалась самим совершенством. Кожа твоя была бледно-персикового оттенка, ротик походил на малюсенькую ягодку малины. Золотистые волосы торчали непослушными кустиками, ресницы были длиной с ноготь у меня на мизинце. Я протянула руку, чтобы коснуться тебя, но тут же опомнилась.
4 
