Пролог

Два помощника палача осторожно спустились по крутой лестнице, каменные ступени которой уже не первый век полировались подошвами бесчисленного количества жертв и их мучителей. Плечистые ребята опасались оступиться: их неловкость могла привести к нешуточным неприятностям. Они ведь не с пустыми руками заявились, а с длинной жаровней, доверху наполненной раскаленными углями.

Голый узник, прикованный по рукам и ногам к решетке из железных прутьев, скосив взгляд, заметно занервничал, прекрасно понимая, что жаровню принесли вовсе не для отопления подвала. Здесь, на испепеленном солнцем южном берегу многострадального моря, в столь неглубоких подземельях даже в самые суровые зимы не бывает холодно. Отсюда проистекают корни проблемы с сохранением скоропортящихся припасов: как ни закапывайся, а приличной прохлады не добьешься. Остается одна надежда – на ледники. Но такую роскошь могут позволить себе немногие, потому как лед приходится доставлять с далеких вершин Тигровых гор, и продают его по бессовестным ценам.

Гальверус, не выдержав, чихнул, в глазах заслезилось. Они, как и вечно воспаленный нос, были чувствительны к дыму. Недовольно поморщившись, он обернулся в сторону помощников палача, брезгливо протянул:

– Уголь у вас какой-то совсем уж недожженный.

От этих слов глупые детины едва не перевернули жаровню, а один попытался нелепо оправдаться:

– Дали нам такой, сам не знаю почему.

Объяснить им в очередной раз, что все из-за их вопиющей тупости? Да это все равно что читать нотации навозной мухе. Потому не стал затрагивать этой темы, сказав другое:

– Опустите решетку.

Помощники кинулись исполнять приказ, а палач, насвистывая незатейливую мелодию, подошел к жаровне, перемешал угли железным прутом, задумчиво произнес:

– И впрямь пованивает нехорошо. И глаза режет. Хреновый нынче уголек пошел. Надо бы привести того хитреца, что его продал, да еще и не постеснялся взять обычную цену. Уж я бы с ним поговорил как следует…

Узник, уже не сомневаясь, что сейчас произойдет, неистово затараторил:

– Хватит! Пожалуйста! Я ведь все уже рассказал! Все! Все, что вы хотели узнать!

Гальверус кивнул в сторону палача:

– Сейчас я буду задавать тебе разные вопросы, а этот добрый человек позаботится, чтобы ты отвечал правду, а не то, что обычно.

– Но я ведь и говорил правду! Всю правду! Всем вам говорил! Да что вы здесь творите?! Неужели сами не видите, что я не путаюсь?! Говорю ведь одно и то же всегда! Вас что, совсем не учили проводить допросы? Хватит! Вы все узнали! Я скажу! Скажу! Только уберите это! Не надо! Я ведь и так все скажу! Я ведь никогда не молчал! Сам все скажу! Опять скажу! Снова и снова буду говорить, только прекратите!

– Итак, – невозмутимо произнес Гальверус. – Ты и дальше собрался запираться и нести околесицу?

– Запираться? Я не запирался! И я говорил правду! Правду!!!

Покрутив писчее перо между пальцами, Гальверус пробежал глазами по тексту допроса, набросанному на тщательно выглаженном поле жабьего листа из южных болот, и, вздохнув, начал читать:

– «Меня зовут Джон, а родился я в Нью-Йорке. Это большой город на берегу огромного моря, и располагается он в землях, которых вы не знаете, потому как на корабле или пешим туда не попасть. И даже будь у вас крылья подобно птицам, все равно туда дороги не найти. Сам я попал оттуда сюда при помощи особой магии и мудрых чародеев. Они извлекли мою душу и перенесли ее в тело Дайка, галерного раба на шестом весле по правому борту «Красотки Роны», портовой буксирной галеры, что в тот момент была привлечена к патрулированию северных вод, которое ей иногда приходилось осуществлять после набега межгорского стража на Железный Мыс. Как свободный по рождению и жизни человек, быть рабом я не пожелал и при случае избавился от ручных оков. Но когда занимался ножными, сосед по веслу поднял тревогу, соблазнившись наградой, положенной в таких случаях. За это я его убил цепью, а затем попытался убить надсмотрщика, в чем почти преуспел: крепко его покалечил. После чего покинул галеру, проплыл немалое расстояние до берега и там был схвачен стражей, которой успели подать сигнал с корабля. Сообщников в этом деле у меня не было. Также не может быть и речи о том, что я беглый раб, ведь это вина чародеев в том, что они не могут выбирать свободное тело для души».

  1