Последние отзывы

  38  

— Не, ну неужели им не жалко?! — Глория оглядела красную стену, зелёную траву, ушастых львов на смотровой площадке. — Этим приличным людям надо в обязательном порядке показывать голливудские фильмы с Брюсом Уиллисом, чтоб даже в голову не приходило такую ерунду устраивать. Может, им запретят?

— Ну, некоторые протестуют.

— Кто?

— Наверное, те, которые уже смотрели.

— …И я уверена, что там у них нет женщин. Женщина ни за что… Вот ты бы узнала о микроскопическом шансе, что твой ноутбук сгенерирует чёрную дыру, которая пожрёт твоего котика, а?!

— Да я бы и не включала. Но мне интересно, у них что, жен нет? Да если б мой Дима…

— Жёны не знали ничего, секретность. Представляешь, она думает, что муж какую-нибудь микроволновку строит, а он вон чего.

— А мне, знаешь, стало перед Н. неудобно. Он-то наводнения ждёт, а тут такая неожиданная беда — нехорошо получилось.

— Кто-то должен ему сказать, что в тайге теперь не отсидишься.

(Н., наш красивый друг, уверен, что через два года от Африки отколется огромный кусок, поднимет большую волну, которая в считанные часы дойдёт до Америки и смоет всех нафиг. И Европу тоже. И спастись можно будет только в Сибири. Мне прежде было неуютно это всё слушать, но тут я почувствовала некоторое превосходство от того, что мой вариант катастрофы верней и непоправимей.)

Я смотрю на стадо воробьёв, ощипывающих газон:

— И воробушки! Воробушков жалко.

— Сойти с ума, бегать босой по траве и приставать к туристам: «И воробушки, воробушки умрут!»?

— Да. Их жальче всего, они же вечные. Люди постоянно меняются, а воробьи тут тысячу лет скачут. И вот.

Некоторое время молча сострадаем птицам, зверям и гадам.

— А посмотри мою руку?

Среди прочих профессий Глории есть хиромантия. Она хорошо читает руки, но последний раз рассказывала мне всю правду три года назад. Потом я слишком много работала, не до себя было, да и неловко постоянно совать другу под нос ладошку. «А если бы она была гинеколог?!»

— Что тебя интересует?

— Романы, будут ли у меня ещё романы?

— Да… сейчас посчитаю… тут девять штук.

— Какое счастье! Я ведь пока всего один написала.

— А ещё тут выходит, что ты несчастлива.

— Может быть, но мне это совершенно не мешает. А ещё что?

— Вот это знак в цыганской школе принято трактовать как смерть от воды, у меня тоже такой есть. Но сейчас его читают как переезд в другую страну и наследство, деньги. Например, ты напишешь гениальный роман, продашь его и уедешь в Нью-Йорк. И там тебя нафиг смоет.

(Поняла, отстала.)

А вообще, я думаю, что можно неплохо провести жизнь, если строить её по схеме «Имя главного героя + Что-нибудь интересное = История на миллион долларов» (ну или уж сколько получится выручить удовольствия). Марта Кетро и Золотые Балетки. Марта Кетро и Мавзолей Ленина…и Большой Адронный Коллайдер…и Всех Нафиг Смоет. Неважно, главное условие — не относиться серьёзно к персонажам, в том числе и к заглавному. А вот если хочется глубоко, длительно и с сердцем, то нужно называть в стиле Кундеры — «Неведение», «Неспешность», «Подлинность», «Бессмертие»… Только непонятно, что пошлее звучит.

…и Воображаемая Москва

Для пишущего человека близорукость — крайне удобная вещь. Поскольку половину деталей разглядеть невозможно, их приходится додумывать, а это здорово тренирует воображение. Именно поэтому я махнула рукой на достоверность, не ношу очков и даже не щурюсь лишний раз, пытаясь рассмотреть мир подробно. И в результате мои прогулки по Москве приобретают потусторонний характер: в магазинных витринах обнаруживаются совершенно неуместные вещи, прохожие выглядят как попало, а на афишах пишут и вовсе странное. И я даже не пытаюсь разобраться, что существует на самом деле, а что — плод моего сумеречного сознания.

Вот на плакате красногубый паренёк в дурацком велосипедном шлеме тащит в рот что-то коричневое, подпись внизу сообщает «Есть — такая работа». Почему бы и нет, еда — дело нужное, наверное, опять мегасникерс какой впаривают. Только тире отчего-то не на месте, и я подхожу поближе… Оказывается, новобранец в каске подносит к лицу бинокль, а написано там «Есть такая работа — Родину защищать».

Прямо на Баррикадной наблюдала подготовку к акту орального удовольствия. Приличного вида мужчина достал чебурек и обнажил его посреди площади. Делал это очень медленно: опустив ресницы, нежно глядел на золотистый ствол и освобождал его от салфетки, улыбался и вхолостую пожевывал губами.

  38