Последние отзывы

  30  

Я кричала и билась. Рыдающий Чикко держал мои руки, чтобы я не покалечила себя. Когда я наконец обессилела и села, Бона уговорила меня выпить глоток вина, какого-то странно горького на вкус. Она позвала своего духовника, отца Пьеро.

Когда я впала в странное состояние между сном и бодрствованием, тот обратился ко мне:

— Ты должна смириться. Все мы люди, плоть слаба, пусть пока ты этого не понимаешь, но такова Божья воля.

— Бог — убийца и лжец, — безжизненно возразила я. — Он заставляет нас молиться, но никогда не слушает, позволяет злодеям править нами и не испытывает сострадания к их жертвам.

— Дея! — воскликнула ошеломленная Бона. — Да сжалится над тобой Господь! — Она перекрестилась, закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Я хладнокровно обернулась к ней и спросила:

— Когда Он слышал нас? Разве Он хоть раз отозвался на наши молитвы?

Она ничего не ответила. К моему изумлению, в комнату вошел кардинал в алом облачении. У него в руке был сосуд с елеем.

Он обмакнул в него палец и помазал моему дорогому Маттео глаза, уши, нос, рот, руки, ноги и чресла, произнося слова молитвы:

— Per istam sanctam unctionem et suam piissimam misericordiam, indulgeat tibi Dominus…

«Этим святым помазанием и Своим святейшим милосердием да отпустит тебе Господь все, в чем погрешил ты…»

Я решила, что Маттео не нужно никакого отпущения. Это Бог должен просить прощения у моего мужа.

Когда от напитка Боны я окончательно сделалась сговорчивой, Франческа и другие горничные прошли со мной в покои герцогини, надели на меня черное платье, оказавшееся слишком длинным, и вуаль, из-за которой весь мир подернулся черной дымкой, но мне было все равно. Я не хотела ничего видеть.

Через несколько скорбных, бессмысленных часов меня отвели в часовню, где в деревянном ящике перед алтарем покоился Маттео, на его груди, под скрещенными руками, лежало распятие. Свечи, которые я зажигала, молясь за него, до сих пор горели на алтаре. Я швырнула их в другой конец часовни, не обращая внимания на сдавленные возгласы окружающих и горячий воск, текущий по рукам.

В эту первую ночь я не спала и минуты.

На следующий день я сидела рядом с Маттео в часовне, Бона была тут же, а придворные вереницей тянулись мимо тела. Среди множества знакомых лиц мелькнуло одно чужое, с черной бородой и черными волосами, с ярко блестевшими глазами. Я не знала этого человека, но все-таки видела его прежде. У него за плечом висела седельная сумка. Он подошел поближе, опустился на колени и протянул ее мне, словно подарок.

Я поняла, что это тот самый всадник, человек, покинувший отряд папских легатов, которых мой муж сопровождал на пути из Рима в Милан, чтобы побыстрее доставить Маттео домой. Он был рядом со мной в комнате Маттео, дожидался исхода, пока я не прогнала его.

— Это принадлежало вашему мужу, мадонна, — сказал он.

Голос у него был звучный и мягкий, он говорил, не глядя мне в глаза. Если этот человек и испытывал какие-то чувства, то старательно скрывал их.

— Он просил меня обязательно отдать это вам.

Всадник был примерно возраста Маттео, и герцог обязательно обратил бы внимание на этого юношу, если бы не его огромный острый нос. Галеаццо время от времени заводил интрижки и с мужчинами.

Я поблагодарила незнакомца. Сумка оказалась тяжелее, чем я предполагала. Я взяла ее и уронила на пол. Я не смогла заставить себя заглянуть внутрь, только не на глазах у всего двора. Чужак поклонился и ушел. Я больше не вспоминала о нем.

Последним к гробу подошел герцог Галеаццо, неприязненно посмотрел на тело моего мужа и проговорил без всякого выражения:

— Какая жалость. Он был одним из самых талантливых моих писцов. Умер, как я понимаю, от яда?

При этих словах я громко ахнула. Чикко, с покрасневшими глазами стоявший рядом с герцогом, тут же отвел его в сторонку, но я встала и окликнула Галеаццо, желая услышать объяснение. Какой яд? Разве так сказал врач? Почему никто не объяснил мне раньше?

Я пыталась пробиться через толпу и отыскать черноволосого всадника, который отдал мне сумку. Ведь он путешествовал вместе с Маттео, а потому наверняка должен знать, если моего мужа отравили.

Но всадника нигде не было, и Франческа с Боной уговорили меня сесть на место. Они утверждали, что его светлость ошибся. Он спутал Маттео с другим человеком, там был совсем иной случай. Но я не поверила им и разрыдалась.

  30