78 
В ее голосе как будто скрежещут камни. Интересно, мой голос со временем тоже будет так звучать? Я вспоминаю Кеннеди, ее совет держать язык за зубами.
Потом я думаю о Терке Бауэре и рисую в воображении татуировку, которую видела в зале суда на его бритой голове. Интересно, а он когда-нибудь сидел? Если да, то, значит, и с ним у нас есть что-то общее.
Затем я представляю его ребенка у себя на ладонях в морге, синего и холодного, как гранит.
— Я не верю в случайности, — говорю я и прекращаю разговор.
Адвокат офицер Рамирес, человек с лицом круглым и мягким, как пончик, прихлебывает суп. Брызги летят ему на рубашку, и я стараюсь не смотреть на него каждый раз, когда это происходит.
— Рут Джефферсон, — говорит он, читая мое дело. — У вас есть просьба о посещении?
— Да, — отвечаю я. — Мой сын, Эдисон. Мне нужно с ним связаться и рассказать, как собрать документы для залога. Ему всего семнадцать лет.
Рамирес роется в ящике стола, достает журнал «Оружие и боеприпасы» и стопку рекламных проспектов о депрессии, потом передает мне бланк:
— Запишите имена и адреса людей, которых хотите внести в список посетителей.
— А потом что?
— Потом я отправлю его кому надо. И когда его подпишут и пришлют обратно, список будет утвержден и вы сможете принимать гостей.
— Но это может занять недели.
— Обычно уходит около десяти дней, — говорит Рамирес. Хлюп.
Слезы подступают у меня к глазам. Это словно кошмарный сон, когда кто-то трясет тебя за плечо, а ты говоришь себе, что это сон, но тебе отвечают: «Это не сон».
— Я не могу оставить его одного так надолго.
— Я могу обратиться в службу защиты детей…
— Нет! — выпаливаю я. — Не надо.
Что-то заставляет его опустить ложку и посмотреть на меня без злобы.
— Есть еще начальник. Он может разрешить визит двух взрослых посетителей до официального рассмотрения вашего прошения. Но, учитывая, что вашему сыну семнадцать, ему придется прийти в сопровождении взрослого.
«Адиса», — думаю я. И сразу же понимаю, что начальник тюрьмы не согласится на нее: она привлекалась за подделку чека на оплату аренды пять лет назад.
Я отодвигаю бланк по столу обратно к нему. Стены комнаты сдвигаются, как шторки фотоаппарата.
— Все равно спасибо, — тихо говорю я и иду обратно в камеру.
Ванда сидит на кровати, грызет батончик «Твикс». Взглянув на меня, она отламывает маленький кусочек и предлагает мне.
Я беру его и сжимаю в кулаке. Шоколад начинает таять.
— Не разрешили позвонить? — спрашивает Ванда.
Я киваю, сажусь на свою кровать и отворачиваюсь лицом к стене.
— Сейчас начинается «Судья Джуди», — говорит она. — Не хочешь посмотреть?
Я не отвечаю и слышу, как Ванда выходит из нашей камеры, предположительно в комнату для отдыха. Я слизываю шоколад с руки, потом смыкаю ладони и обращаюсь к последнему оставшемуся у меня кусочку надежды. «Боже, — молюсь я, — пожалуйста, пожалуйста, услышь меня».
В детстве я, бывало, ночевала с Кристиной в ее особняке. Мы раскатывали спальные мешки в гостиной, а Сэм Хэллоуэлл включал кинопроектор со старыми мультфильмами, которые попали к нему, наверное, когда он еще работал на телевидении. Тогда это было большим делом — видеомагнитофонов или видео по требованию не существовало; личным кинотеатром могли наслаждаться разве что звезды кино и, думаю, их дети. Хоть я и побаивалась проводить ночи вне дома, это было здорово: мама делала нам ванну, одевала меня в пижаму, поила вкусным горячим какао с печеньем и уходила, а когда мы просыпались, она уже снова была на работе и жарила нам блины.
Какими бы ни были различия между Кристиной и мной, с годами они становились все неизгладимее. Мне было все труднее притворяться, что для меня не имеет значения то, что моя мама работает на ее маму; или что мне приходилось работать после школы, а она стала нападающим в школьной футбольной команде; или что вещи, которые я надевала в Расслабленную пятницу[24], когда-то принадлежали Кристине. Не то чтобы она проявляла какое-то недружелюбие ко мне. Эта баррикада была выстроена моими собственными подозрениями, один кирпич смущения за другим. Все подруги Кристины были светловолосые, красивые, спортивные и окружали ее, как лучики снежинку; если я не проводила время с ними, говорила я себе, то это потому, что не хотела, чтобы Кристина думала, что ей пришлось включить меня в свой круг. Но истинная причина моего отдаления от нее заключалась в другом: мне было проще самой сделать шаг в сторону, чем жить ожиданием того неизбежного дня, когда я превращусь в нечто второстепенное.
78 
