77 
В кухню торопливо заходит мама.
— Рейчел, не называй сестру дурой. Рут, прекрати читать эти гадости, когда кто-то пытается есть.
Я нехотя закрываю книгу, но мои глаза успевают прочитать последний интересный факт: в Кентукки жила семья, у которой несколько поколений детей рождались с голубой кожей; это было результатом близкородственных связей и генетики. «Круто», — думаю я, поднимая руку и поворачивая ладонь.
— Рут! — резко говорит мама, и по интонации я понимаю, что она не в первый раз произносит мое имя. — Переодень блузку.
— Зачем? — спрашиваю я и тут же вспоминаю, что не должна говорить.
Мама дергает меня за рукав форменной блузки, на которой примерно на уровне живота красуется пятно размером с монету. Я насупливаюсь.
— Мама, когда я надену свитер, никто его даже не увидит.
— А если ты снимешь свитер? — спрашивает она. — Ты не пойдешь в школу с пятном на блузке, потому что, если его увидят, тебя осудят не за неряшливость. Тебя осудят, потому что ты Черная.
Я знаю, что с мамой лучше не спорить, когда она такая, поэтому беру книгу и бегу в нашу с Рейчел комнату искать чистую белую блузку. Я застегиваю ее, и мой взгляд перемещается на книжку, которая раскрылась, когда я бросила ее на кровать.
«Самое одинокое существо на земле — кит, который больше двадцати лет призывал сородичей, — читаю я. — Но его голос был настолько не похож на голоса других китов, что ему никто не ответил».
В скатке, которую мне выдали, постельное белье, одеяло, шампунь, мыло, зубная паста и зубная щетка. Меня перепоручают другой заключенной, и та учит меня важным вещам: отныне все мои предметы личной гигиены должны быть приобретены в местном магазине; если я хочу посмотреть «Судью Джуди» в комнате для отдыха, туда нужно идти заранее, чтобы занять хорошее место; халяльные блюда здесь единственные, которые еще можно есть, поэтому мне лучше сказать, что я мусульманка; некто по имени Виг делает лучшие татуировки, потому что ее чернила смешаны с мочой, а значит, более долговечны.
Проходя вдоль камер, я замечаю, что в каждой находится по два человека и что большинство заключенных, в отличие от охранников, Черные. Где-то в глубине души я чувствую себя так же, как чувствовала, когда мама заставляла мою сестру брать меня с собой к ее подругам. Девочки смеялись надо мной из-за того, что я была «Орео» — черная снаружи и белая внутри. Боясь выставить себя дурой, я решила, что буду помалкивать. Что, если моя соседка по камере окажется такой же? Что у нас может быть общего?
Хотя бы то, что мы обе сидим в тюрьме.
Я поворачиваю за угол, и заключенная делает рукой широкий жест.
— Добро пожаловать домой, — говорит она, и я, заглянув внутрь, вижу сидящую на нарах белую женщину.
Я кладу скатку на пустой матрас и начинаю вытаскивать постельное белье и одеяло.
— Я сказала, что ты можешь здесь спать? — спрашивает женщина.
Я замираю.
— Я… Э-э-э, нет.
— Знаешь, что случилось с моей последней соседкой? — У женщины вьющиеся рыжие волосы и глаза, которые смотрят не совсем в одном направлении. Я качаю головой. Она подходит и останавливается прямо передо мной. — И никто не знает, — шепотом произносит она. А потом заливается смехом. — Прости, я просто морочу тебе голову. Меня зовут Ванда.
Мое сердце чуть не выскакивает из горла.
— Рут, — с трудом выдавливаю я и указываю на пустой матрас. — Значит, я могу…
— Да, пожалуйста. Мне фиолетово. Если ты не будешь лезть в мои вещи.
Я дергаю головой, соглашаясь. Ванда наблюдает за мной.
— Ты здешняя?
— Из Ист-Энда.
— Я из Бэнта. Бывала там когда-нибудь? — Я качаю головой. — Никто никогда не бывал в Бэнте. Первый раз?
Я смотрю на нее в замешательстве.
— В Бэнте?
— В тюрьме.
— Да, но я здесь ненадолго. Жду, пока оформят мой залог.
Ванда смеется:
— А-а, ну тогда ладно.
Я медленно поворачиваюсь:
— Что?
— Я того же жду. Уже третью неделю.
Три недели… У меня подкашиваются ноги, я падаю на матрас. Три недели? Я говорю себе, что я не в таком положении, как Ванда. Но все же: три недели.
— Так за что тебя упекли? — спрашивает она.
— Ни за что.
— Просто удивительно, насколько законопослушные люди сюда попадают. — Ванда ложится на нары, вытягивает руки над головой. — Они говорят, я убила своего мужа. Я говорю, он сам напоролся на мой нож. — Она смотрит на меня. — Это вышло случайно. Знаешь, так же случайно, как он случайно сломал мне руку, подбил глаз и столкнул с лестницы.
77 
