57 
— Принести вам воды, миссис Джефферсон? — спрашивает детектив Леонг.
— Да, спасибо, — говорю я.
Пока она ходит за водой, детектив Макдугалл объясняет мне, что я не обязана говорить с ними, но если я соглашусь разговаривать, сказанное мною может быть использовано против меня в суде. Но с другой стороны, указывает он, если мне нечего скрывать, почему бы мне не изложить им свою версию происшедшего.
— Хорошо, — говорю я, хотя видела достаточно фильмов про полицейских, чтобы понимать, что в моем положении лучше помалкивать. Но то кино, а это жизнь. Я ведь не сделала ничего противозаконного. И если я не объясню этого, как им об этом узнать? Если же я не стану ничего объяснять, то, наоборот, буду выглядеть виноватой.
Детектив спрашивает, не возражаю ли я, если он включит магнитофон.
— Включайте, — говорю я. — И спасибо вам. Большое вам спасибо за то, что хотите выслушать меня. Боюсь, все это — одно громадное недоразумение.
Возвращается детектив Леонг. Она протягивает мне воду, и я выпиваю весь восьмиунцевый стакан. Я и не знала, какая жажда меня мучает, пока не начала пить.
— Как бы то ни было, госпожа Джефферсон, — говорит Макдугалл, — у нас есть довольно убедительные доказательства, противоречащие тому, что вы говорите. Вы не отрицаете, что находились рядом с Дэвисом Бауэром, когда он умер?
— Не отрицаю, — отвечаю я. — Я была там. Это было ужасно.
— Что вы тогда делали?
— Я входила в реанимационную группу. Ребенок очень быстро ослабел. Мы сделали все, что могли.
— Однако я только что посмотрел фотографии у судебно-медицинского эксперта, и они указывают на то, что ребенок подвергся физическому воздействию…
— Ну вот, пожалуйста! — восклицаю я. — Я не трогала этого ребенка.
— Вы только что сказали, что были частью реанимационной группы, — напоминает Макдугалл.
— Но я не трогала ребенка, пока он не начал синеть.
— Когда вы и начали бить ребенка по груди…
Я чувствую, как к лицу приливает кровь.
— Что? Нет! Я делала искусственное дыхание…
— Чересчур усердно, по свидетельству очевидцев, — добавляет детектив.
«Кого?» — думаю я, вспоминая людей, которые при этом присутствовали. Кто мог видеть, что я делаю, и не понять, что это была неотложная медицинская помощь?
— Миссис Джефферсон, — спрашивает детектив Леонг, — вы обсуждали с кем-нибудь в больнице свое отношение к этому ребенку и его семье?
— Нет. Меня сняли с этого дела, и все.
Макдугалл прищуривается.
— У вас не было проблем с Терком Бауэром?
Я заставляю себя сделать глубокий вдох.
— Мы не нашли общий язык.
— У вас такие отношения со всеми белыми людьми?
— Некоторые из моих лучших друзей белые. — Я встречаю его прямой взгляд.
Макдугалл смотрит на меня так долго, что я вижу, как сужаются его зрачки. Я знаю, он ждет, что я первая отвернусь. Но я, наоборот, выпячиваю подбородок.
Он отодвигается от стола и встает.
— Мне нужно позвонить, — говорит он и выходит из комнаты.
Это я тоже воспринимаю как победу.
Детектив Леонг сидит на краю стола. Значок висит у нее на бедре и блестит, как новая игрушка.
— Вы, наверное, очень устали, — говорит она, и в ее голосе я слышу ту же игру, в которую играла с молодым полицейским в камере.
— Медсестры привычны работать и почти не спать, — невозмутимо отвечаю я.
— А вы уже довольно давно работаете медсестрой, да?
— Двадцать лет.
Она смеется.
— Боже, я на своей работе всего девять месяцев. Мне трудно даже представить себе, что чем-то можно заниматься так долго. Наверное, для вас это и не работа даже, если вы ее так любите, да?
Я киваю все еще настороженно. Но если у меня и есть какой-то шанс сделать так, чтобы эти детективы поняли, что меня хотят подставить, то только с ней.
— Это правда. Я люблю свою работу.
— Наверное, для вас стало ударом, когда ваша руководитель сказала, что вы больше не должны заниматься этим ребенком, — говорит она. — Особенно учитывая вашу квалификацию.
— Да, это был не лучший день в моей жизни.
— Знаете, что случилось со мной в первый день на работе? Я разбила полицейскую машину. Да-да. Врезалась в ограждение дорожных работ на шоссе. Серьезно. Я лучше всех сдала экзамены на детектива, но в деле опростоволосилась в первый же день. Ребята из моей группы до сих пор называют меня Авария. Давайте говорить прямо, женщине-детективу приходится работать в два раза больше, чем мужчинам, но единственное, чем я им запомнилась, — это одна простая ошибка. Я тогда так расстроилась. Мне до сих пор обидно.
57 
