44 
— Ты собрал собственную команду, и люди говорят, что ты лучший вербовщик на восточном побережье. Ты пошел в тюрьму вместо своего помощника и, как только вышел, преподал ему урок.
— Просто сделал то, что нужно было сделать.
— Что ж, — ответил Митчем, — в наши дни таких, как ты, не так уж много. Я-то, честно говоря, думал, что честь — товар, вышедший из употребления.
Как раз в это время один из мальчиков, не именинник, рубанул битой по шее пиньяты, и на траву посыпались конфеты. Дети бросились на землю, набирая полные руки сладостей.
Из кухни выплыла мать именинника с горкой кексов на блюде.
— С днем рождения тебя… — начала петь она, и дети столпились вокруг стола для пикника.
На крыльцо вышла Бриттани. Ее пальцы были синими от глазури.
— В те дни, когда я держал свой отряд, — сказал Митчем, — в Движении не было никого, кто стал бы иметь дело с наркошами. Теперь, видит Бог, арийские мальчики снюхиваются с краснокожими, чтобы готовить метамфетамин в резервациях, где их не достанут федералы.
С днем рождения тебя!
— Они не снюхиваются, — сказал я Митчему. — Они объединяют силы против общих врагов — мексиканцев и черных. Я не защищаю их, но понимаю, зачем нужен такой неожиданный союз.
С днем рождения, милый Джексон!
Митчем прищурился.
— Неожиданный союз… — повторил он. — Например, старик с опытом… и молодой парень с самыми крепкими яйцами, какие я встречал. Человек, который знает прошлое поколение англосаксов, и человек, который может возглавить следующее. Человек, который вырос на улицах… и парень, который вырос в век высоких технологий. Да, это был бы всем союзам союз.
С днем рождения тебя!
Брит на другом конце двора поймала мой взгляд и покраснела.
— Я слушаю, — сказал я.
После похорон все возвращаются в дом. На столе запеканки, пирожки, нарезка, но я ничего не ем. Люди продолжают говорить, как они сочувствуют нашей потере, как будто им есть до этого какое-то дело. Фрэнсис и Том сидят на крыльце, еще усеянном кусочками стекла после моего оконного проекта, и пьют виски из бутылки, которую принес Том.
Брит сидит на диване, как сердцевина цветка в окружении подруг-лепестков. Когда слишком близко подходит кто-то, кого она не очень хорошо знает, они смыкаются вокруг нее. В конце концов они уходят, говоря что-то вроде «Звони мне, если что» и «С каждым днем будет легче». Другими словами, лгут.
Я провожаю последнего гостя, когда перед домом останавливается машина. Дверь открывается, и появляется Макдугалл, полицейский, который принял мою жалобу. Он засовывает руки в карманы и поднимается по ступенькам ко мне.
— Пока не могу сообщить ничего нового, — говорит он напрямик. — Я пришел, чтобы выразить соболезнование.
Я чувствую, что Брит подошла и встала у меня за спиной, как тень.
— Детка, этот человек из полиции нам поможет.
— Когда? — спрашивает она.
— Ну, мэм, расследование таких вещей обычно занимает некоторое время…
— Таких вещей… — повторяет Брит. — Таких вещей… — Она выступает вперед и оказывается лицом к лицу с копом. — Мой сын не вещь. Не был, — поправилась она сдавленным голосом. — Не был вещью.
Она разворачивается и исчезает в чреве дома. Я смотрю на полицейского.
— Сегодня был тяжелый день.
— Я понимаю. Как только со мной свяжется прокурор, я сразу же…
Он не успевает закончить, потому что в эту секунду позади меня раздается страшный грохот.
— Мне нужно идти, — говорю я Макдугаллу и, не дожидаясь ответа, закрываю дверь перед его носом.
Прежде чем я добегаю до кухни, снова что-то грохочет. А как только я вхожу, мимо моей головы пролетает блюдо с запеканкой и разбивается об стену.
— Брит! — вскрикиваю я, и она швыряет мне в лицо стакан. Он попадает мне в бровь, и на секунду у меня перед глазами вспыхивают звезды.
— У меня что, от этого настроение должно подняться? — кричит Брит. — Я ненавижу макароны с сыром.
— Детка! — Я держу ее за плечи. — Они пытались быть вежливыми.
— Я не хочу, чтобы они были вежливыми, — говорит она, обливаясь слезами. — Мне не нужна их жалость. Я ничего не хочу, кроме той суки, которая убила моего ребенка.
Я обхватываю ее руками, хотя она и не пытается вырваться.
— Ничего еще не закончено.
Брит отталкивает меня так сильно и так неожиданно, что я чуть не падаю.
— А должно быть закончено, — говорит она, и в ее словах столько яда, что меня припечатывает к месту. — И закончилось бы, если бы ты был мужиком.
44 
