Последние отзывы

  86  

В данном случае требовалось нечто противоположное: чтобы распрямилась спина Флорентины, необходимо было сообща с ней строить планы, как снова завоевать этого Майка из семейства пасленовых, причем по возможности мучительно для Алексы. А как только Майк снова окажется у нее в руках, или где там еще, и как только он станет вновь преданным и покорным, тогда она в ближайший удобный момент в хорошо продуманной сцене прилюдно пошлет его к черту. Правда, такой образ действий был, по моему скромному мнению, весьма затратным и хлопотным – и все лишь для того, чтобы достичь той же цели, которой она и без того уже достигла, но эти подростки, видимо, действуют по образцу своих культовых телесериалов, которые только терзают эфирное время своими вечными туда-сюда-обратно. Ну ладно, главное, что самооценка Флорентины при одной мысли о новом, продуманном ею финале с Майком прямо на глазах вырастала сама по себе.

– Ты единственный из родителей, кто меня понимает, кто меня вообще слушает, – сказала она под конец, припала к моему плечу и всхлипывала в рукав рубашки, промочив его насквозь, и это благотворно сказалось на моей душе – я исхожу из того, что то была душа, но может быть, и сердце.

– Твоей маме и Бертольду сейчас тоже не так легко, – вступился я за них ради алиби.

Но это не вызвало у нее сочувствия к ним.

– И что теперь будет с Кубой? – спросила она чуть позже, собираясь уходить, потому что последние слезы уже высохли.

– А что должно быть с Кубой? – ответил я, чтобы выиграть время.

– Мы все равно полетим туда на зимние каникулы? – спросила она.

Мой страх перед полетами спонтанно нанес мощный удар в солнечное сплетение.

– Ты имеешь в виду мы вдвоем?

– Да, только мы вдвоем, – подтвердила она.

И при этом у нее был такой характерный «флорентинский» взгляд, на который ни один человек не смог бы сказать «нет», кроме разве что ее остальных родителей.

– Разумеется, мы полетим. А ты как думала? Мы не допустим, чтобы какой-то Майк ломал наши планы.

* * *

Только она успела издать крик ликования, как наступила ситуация, к которой я предпочел бы все-таки подготовиться, поскольку нечто такое отцы переживают самое большее раз в жизни – и то в большинстве случаев это происходит на четырнадцать лет раньше.

Мануэль ворвался как снег на голову, метнул свою тренировочную баскетбольную сумку, как обычно, на один из тарных ящиков и небрежно обронил в мою сторону:

– Привет.

Но потом вдруг снова бросил на меня быстрый взгляд и решил еще раз сказать: «Привет», причем этот второй «привет» прозвучал совсем в другом тоне и позволял сделать заключение об отчетливо возросшем интересе.

– Привет, – ответила Флорентина и постаралась быстренько смести с лица возможные следы любовной грусти.

– Привет, – теперь и мне настало время что-то неотложно предпринять. – Мануэль, это Флорентина, моя дочь, – сказал я ему.

Эта фраза однозначно была простейшей из двух, которые я должен был сформулировать.

– Флорентина, это Мануэль.

Точка, дальше дело не пошло.

– Привет, – сказал Мануэль теперь уже в четвертый раз.

Сначала Флорентина оторопело взглянула на меня, потом на него, потом снова на меня.

– И кто такой Мануэль? – спросила она наконец нас всех троих, но в первую очередь, пожалуй, себя саму.

– Я сын одной его подруги.

Ему сейчас хотелось быть особенно раскованным, оттого и сказал это небрежное «его подруги», хватая при этом из кухонного шкафа стакан и подставляя его под струю воды.

– И что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Выполняю домашнее задание.

– Правда?

– Да, и помогаю Гери с его репортажами.

Тут он по-хозяйски распахнул холодильник, хотя в принципе ему там нечего было искать, потому что он совершенно точно знал, что ничего там не найдет.

– Мама Мануэля врач и работает в Африке, по контракту на полгода, – объяснил я.

– И потому я здесь, – дополнил Мануэль.

Тем самым все вещи были логично расставлены по местам. Я надеялся, что Флорентина не спросит, почему я никогда не рассказывал ей о нем. Но она спросила кое-что получше.

– Значит, ты и есть тот самый, кто написал в газете про этого мальчишку-беженца…

– Махмута, – подсказал я.

– Да, Махмута.

– Он самый. Махи мой друг, – ответил Мануэль, сделавшись примерно на метр выше, чем до этого.

Тут возникла пауза, во время которой они разглядывали друг друга.

– А ты, значит, дочка Гери, – сказал Мануэль.

  86