60 
С точки зрения Абигайль, ни одно из этих предположений не имело смысла. Если мистер Вейн поместил своего отца в психиатрическую лечебницу, то было бы легко доказать, что тот не умер. И потом, она просто не могла поверить, что Себастьян убийца.
– Это никому не ведомо. Я всегда задавался вопросом, не приготовил ли отец какой-нибудь состав, которым случайно отравился, или, может, страдал от травмы, повредившей его мозг, о которой не удосужился никому рассказать. Отец всегда был немного эксцентричным. Поэтому когда он сошел с ума, это произошло почти незаметно. Как я слышал, он мог выглядеть вполне разумным, а в следующее мгновение взрывался, охваченный яростью, пугая и шокируя окружающих. Некоторое время эта видимость разума вводила всех в заблуждение. Его поверенный клялся, что он казался в здравом уме, когда продавал свою землю по пенни за акр. – Вейн повернул голову и посмотрел на Абигайль. – Или вы имели в виду ту ночь?
– Неважно, – поспешно сказала она, но он сжал ее руку.
– Нет, я расскажу вам. Все равно это ничего не изменит. Мой отец был заперт в своей комнате – для его же собственной безопасности. Я проснулся после полуночи и обнаружил, что его дверь открыта, а он сбежал. Я обыскал лес, мы обследовали пруд, а мистер Джонс прочесал луг, но никаких следов моего отца так и не обнаружилось.
– Никаких? Разве это возможно?
Себастьян медленно покачал головой:
– Лес густой и тянется на мили. Полагаю, грот не единственное место, куда можно свалиться и навсегда исчезнуть. И потом, есть еще река, которая за час может унести человека за несколько миль отсюда.
Абигайль нахмурилась:
– В таком случае, почему люди говорят, что вы убили его?
– Потому что нет доказательств, что я этого не делал. Возможно, именно так поступил бы любой из них. Но, скорее всего… потому что я виноват, что отец остался без присмотра.
Абигайль затаила дыхание. Себастьян продолжил, не сводя с нее своих темных глаз.
– Это была моя обязанность запирать его дверь каждый вечер, но той ночью она осталась открытой. Я забыл об этом… Время от времени мне все еще требовался лауданум, чтобы заснуть. Поэтому я не слышал, как отец ускользнул. Это стоило ему жизни.
– Но это не то же самое, что убить человека, – тихо сказала она.
Себастьян горько усмехнулся.
– Но результат тот же, не так ли? Безумец исчез. Никому больше не нужно жить в страхе. – Он пожал плечами. – Мне остается только надеяться, что отец встретил свой конец без особых страданий.
Абигайль была слишком потрясена, чтобы шелохнуться, но ее чувства, должно быть, отразились на лице.
– Какое бессердечное признание, не так ли? – Вейн повернулся на бок, лицом к ней, и подпер голову рукой. – Надеюсь, я не испортил ваше хорошее мнение обо мне? Потому что вы должны знать: я не сожалею, что он мертв.
– А вы уверены, что он мертв? – спросила она, запинаясь.
– Да, – ответил Вейн без тени колебаний. – К тому времени разум отца так помутился, что он не мог выжить. В течение нескольких дней я думал, что он, возможно, вернется, но этого не произошло. – Себастьян помедлил, пристально глядя на нее. – И я… рад.
Абигайль была слишком шокирована, чтобы говорить.
– Он умолял меня убить его, – начал Себастьян так тихо, что она едва дышала, чтобы не пропустить ни слова. – Отец знал, что теряет разум. Он боролся с этим, но безумие поглощало его целиком по несколько дней подряд. Однажды вечером он обратился ко мне со слезами, струившимися по его лицу, умоляя положить этому конец. «У тебя есть шпага, – кричал он. – Вонзи ее в меня». – Себастьян стиснул зубы, уставившись во мрак за фонарями. Последовала долгая пауза. Абигайль прикусила губу чуть не до крови, представляя муку, которую ему доставило это признание. – Я не мог этого сделать. Ничто не могло спасти отца. Он хотел умереть, и в глубине души я знал, что для него это единственный выход из ада. Но я не мог этого сделать.
– Конечно, нет, – мягко сказала Абигайль.
Себастьян покачал головой:
– Не знаю. Иногда мне кажется, что я должен был выполнить его просьбу. Я подвел отца как сын, не сделав то, что он просил. Вместо этого я спрятал все острые предметы в доме и посвятил себя тому, чтобы наблюдать за больным день и ночь. Не то чтобы это что-нибудь меняло. Все, кто знал, как далеко зашло его безумие, услышав, что он исчез посреди ночи, решили, что, должно быть, я покончил с ним. – Он снова горько улыбнулся. – Полагаю, это вписывается в образ калеки, склонного к приступам ярости, который сложился обо мне в округе.
60 
