А теперь их ничто не разделяет. Притяжение превратилось в желание, по крайней мере, для него. Подняв руку, Себастьян коснулся ее волос и вдохнул запах роз, тот самый, который все лето долетал до его окон от усыпанных цветами кустов, которые когда-то посадила его мать. Абигайль Уэстон пахла опасно-знакомо.
Постепенно ее дрожь ослабла, а затем прекратилась. Себастьян не сделал попытки отпустить Абигайль, а она не шевелилась. Вопреки его воле в его сознании возникли образы из «Пятидесяти способов согрешить». Леди Констанс назвала темноту весьма раскрепощающей, и была права – мрак освободил его воображение от всех ограничений и здравого смысла. Он представил себе, как осыпает Абигайль Уэстон поцелуями, пока она не забудет об окружающей тьме. Как ласкает руками ее шелковистую кожу, пока она не взмолится о большем. Как укладывает ее на землю и занимается с ней любовью, доводя до безумия, чтобы не только он один умирал от желания…
– Мистер Вейн, – прошептала Абигайль, почти касаясь губами его груди.
Его пронзил трепет, все тело напряглось и затвердело.
– Себастьян, – сказал он, прежде чем успел одуматься. – Никто не зовет меня по имени, – добавил он, словно оправдываясь. Не мог же он признаться, что ему просто хочется услышать свое имя из ее уст!
Вейн почувствовал, как Абигайль резко втянула воздух, на мгновение прижавшись к нему своей мягкой грудью.
– Себастьян, – выдохнула она, и он стиснул зубы. Итак, у мисс Уэстон не только очаровательные глаза и безупречные ноги, но и нежный, обольстительный голос. Пожалуй, ему не грозит оказаться в аду за страсть к Абигайль. Он уже там. – Что нам теперь делать?
Почти неосознанно рука Вейна крепче обхватила талию Абигайль. Та не выразила ни малейшего протеста – наоборот, теснее прильнула к нему, перенеся на него часть своего веса. Себастьян обнимал ее правой рукой, что создавало дополнительную нагрузку на его изувеченное колено, но он не обращал на это никакого внимания. Он повернул голову, скользнув губами по ее виску.
– А чего вы хотите, Абигайль?
Если бы она сказала, что хочет как можно скорее найти выход, он так и сделал бы. Выпустил бы ее из объятий и вывел из погруженного во мрак грота, а затем проводил бы домой и сжег эту чертову брошюру, которая заставляет его думать о множестве вещей, которыми они могли бы заняться в темноте. Собственно, Вейн надеялся, что она попросит именно об этом и спасет его от искушения.
– Позавчера в лесу, – прошептала Абигайль, – когда вы сказали, чтобы я перечитала этот рассказ снова, мне показалось… Мне показалось, что вы готовы…
– Поцеловать вас? – закончил он, когда она умолкла, и почувствовал легкий трепет, пронзивший ее. – Вы почувствовали облегчение или сожаление, когда я этого не сделал?
В течение долгого времени Абигайль молчала, и Себастьян медленно выдохнул, сказав себе, что будет рад, если она ответит «облегчение», пусть даже тело его выражало протест.
– Сожаление, – вымолвила Абигайль едва слышно.
Это явилось последней каплей. Вейн приподнял подбородок девушки, пройдясь большим пальцем по ее губам, чтобы убедиться, что не промахнется в темноте.
Несмотря на то, что он оказался в Ричмонде изгоем, Себастьян не был монахом и до войны считался завидным женихом. Тем не менее, прошло слишком много времени, с тех пор как он целовал женщину, вкладывая в поцелуй чувства. А мисс Уэстон… Внезапно Вейну показалось, что он ждал этого поцелуя всю свою жизнь.
Абигайль издала потрясенный звук, когда Себастьян запрокинул ее голову, но приоткрыла губы, позволив ему ощутить их вкус, такой сладкий и жаркий, что Себастьян тут же велел себе остановиться. Но, казалось, его сдержанность и самоконтроль, однажды дав трещину, начали рассыпаться, как песок. Он уронил трость и обнял Абигайль обеими руками. Абигайль привстала на цыпочки, вцепившись в его куртку, и скользнула языком по его языку. Это приглашение, невинное, но дерзкое, заставило Вейна содрогнуться. Его руки переместились на ее поясницу, прижав еще теснее, но вместо того чтобы отстраниться, Абигайль вздохнула и выгнулась ему навстречу. Она пылко отвечала на поцелуй, издавая тихие возбуждающие звуки, которые может издавать только женщина, и Себастьян, быстро терявший способность разумно мыслить, уступил жгучим потребностям своего тела. Обхватив ладонями ее бедра, он крепко прижал их к своему восставшему естеству.