Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
12 
— Твой отец решил, что так будет лучше, — неуверенно сказала она.
Эдит сердито взглянула на Хельгу.
Почувствовав, что атмосфера накалилась, Фрэнк негромко проговорил:
— Думаю, что так лучше для бедной зверюшки: ведь никто не смог бы занять место хозяина в ее сердце.
Эдит улыбнулась ему сквозь слезы.
— Вы все понимаете, — прошептала она.
Когда они спустились на первый этаж, Фрэнк указал на массивные двери красного дерева, которые вели в бальный зал.
— Какая красота! — воскликнул он. — Уверен, за ними располагаются приемные покои.
Хельга ответила «да» и собралась идти дальше, но Эдит распахнула двери.
— Двадцать пятого числа здесь состоится мой первый бал, — объявила она. — Вы придете, не так ли, господин Суинтон?
— Сочту за честь, — поклонился Фрэнк.
— Хельга отправит вам приглашение, хорошо, Хельга? — возбужденно проговорила Эдит.
В ответе Хельги не прозвучало особого энтузиазма. По какой-то необъяснимой причине ей стало не по себе: она чувствовала странное недоверие к Фрэнку.
— О, я вижу, вы как раз пишете приглашения, — воскликнул Фрэнк, когда они прошли в библиотеку. — Могу я получить свое? Я еще не знаю, где буду жить в Лондоне, поэтому приглашение вряд ли найдет меня, если вы отправите его по почте.
Хельга села за стол и взяла ручку.
— Но мне не хотелось бы ждать так долго, чтобы вновь увидеться с такими очаровательными дамами, — заметил Фрэнк. — Вы позволите мне прийти к вам, скажем, послезавтра на чай?
И вновь в душе Хельги шевельнулось недоброе предчувствие. Но она не успела ответить — нежный румянец покрыл щеки Эдит, и она тихо проговорила:
— Будем рады, господин Суинтон.
Глава 3
Фрэнк сидел в ресторане «У Рауля» и ждал Хельгу.
Он выбрал столик у стены, который с одной стороны был отгорожен от зала плюшевыми портьерами. На стене висели фотографии королевского семейства в позолоченных рамках.
Ресторанчик был крохотным, но в нем отменно кормили. Маловероятно, решил Фрэнк, что Хельга встретит здесь кого-нибудь из своих знакомых.
Когда он предложил ей встретиться наедине, Хельга испугалась и сказала, что за три года пребывания в Англии и работы у сэра Альфреда ни разу не ходила на обед или ужин без Эдит.
«Тогда пора начинать», — властно заявил Фрэнк, и она позволила ему уговорить себя.
Она опаздывала, и Фрэнк усомнился в том, что у нее хватило храбрости сдержать обещание. Он то и дело посматривал на дверь, удивляясь собственному нетерпению.
В его жизни было много женщин, и, оглядываясь на девять лет, минувшие со дня смерти его матери, Фрэнк спрашивал себя, как сложилась бы его судьба, если бы женщины не считали его привлекательным. Именно благодаря своей внешности он был накормлен и одет, и имел крышу над головой.
Среди них были хозяйки меблированных комнат, без особой надежды ждавшие от него квартирной платы, женщины неопределенного возраста, влюблявшиеся в него до самозабвения и пополнявшие его гардероб, когда он закладывал все до последнего костюма.
Ни одна женщина — независимо от возраста и социального положения — не могла устоять перед Фрэнком, который с годами в совершенстве овладел искусством обольщения, убедившись в силе его действия.
Он ни разу не пожалел о том, что в ночь смерти своей матери, поддавшись душевному порыву, ушел из дома и больше никогда не возвращался туда. Лишь однажды, почувствовав себя как никогда несчастным и одиноким, не зная, к кому обратиться за помощью и где раздобыть еду, он потратил последние пенсы, чтобы доехать до кладбища Кенсал Грин — там, по его предположению, была похоронена мать. Ему удалось разыскать ее могилу, и он долго простоял с непокрытой головой перед дешевым надгробием, на котором было выбито ее имя и дата смерти.
Фрэнк спрашивал себя, что сказала бы мать, если бы увидела его в тот момент. Три года самостоятельной жизни изменили его характер и ожесточили его. Он познал горечь земного бытия и понял, что в этом мире выживают сильнейшие.
Он никогда не вспоминал об Эмили и отце. Сестру он не любил, а отца презирал, обвиняя его в несчастьях, обрушившихся на семью. Ему было безразлично, живут ли они все еще на Эдвард-стрит или переехали в другое место. Он уже не считал себя членом семьи. Он превратился в одиночку, который собственными силами пробивает себе дорогу.
12 
