Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
61 
Мазур — собственно, не имевший инструкций разыгрывать дипломата и плести хитрые словесные кружева — сказал спокойно:
— Ваша проницательность делает вам честь, доктор… Действительно, я к вам пришел не по собственному почину. Я не дипломат, а военный, поэтому позвольте попросту…
— О, разумеемся! — воскликнул Мукузели. — Я тоже не дипломат, человек простой, можно сказать, из народной толщи, так что буду вам только благодарен, если вы станете говорить откровенно прямо…
Прохвост, не без некоторого восхищения подумал Мазур. Пролетарий от сохи, ага. Вряд ли в понятие «народная толща» вписывается папаша-лесоторговец — не миллионер, конечно, но и не мелкая сошка, в колониальные времена как сыр в масле катался…
— Вы, конечно, слышали, что сейчас новый курс? — спросил Мазур. — Некоторые прискорбные перегибы, имевшие место в недавнем прошлом, осуждены…
— Но не публично, — мягко сказал доктор Мукузели.
— Всему свое время, — сказал Мазур. — Я не политик, я военный, к тому же моряк. И знаю твердо: никогда не нужно крутить штурвал слишком резко, этак и корабль можно перевернуть… Реформы нужно проводить медленно и осторожно…
Он сейчас нимало не кривил душой и излагал собственные мысли: видел, да хотя бы в том же Эль-Бахлаке, как легко проводимые резко реформы могут обернуться кровавой неразберихой, где воюют все со всеми, а реформаторы сплошь и рядом гибнут, порой нелепо и глупо — собственно, и с Лумумбой произошло нечто подобное, горячая была головушка, торопился перевернуть жизнь с маху, а такое опасно и чревато…
— Возможно, вы и правы, — сказал Мукузели, глядя выжидательно (болтун, конечно, жуткий, но сейчас явно решил больше слушать, чем говорить).
— Корабль, я бы сказал, медленно разворачивается в сторону развития демократии, — сказал Мазур. — И ваше присутствие здесь, и некоторые другие события — явное тому свидетельство…
— О да, — сказал Мукузели с легкой улыбочкой. — Во изменение намерений покойного генералиссимуса решено и при монархии не распускать парламент, а просто провести новые выборы… Демократия продвинулась настолько, что состоится новый референдум, на котором будут решать, оставаться стране республикой или все же стать королевством…
— Но вас мысли о королевстве не прельщают? — небрежно спросил Мазур.
— Откровенно говоря, да. Я всегда был сторонником парламентской республики… но, разумеется, обязан буду уважать выбор народа, — хитрая улыбочка стала еще шире. — Правда, у меня отчего-то предчувствие, что референдум приведет к тому, что большинство проголосует за монархию. Этим занимаются крупные специалисты по референдумам и прочим демократическим процедурам…
— Предположим, — сказал Мазур. — И как вы видите свое будущее при монархии?
— Как политического деятеля, действующего в рамках законов и в интересах демократии, — немедленно откликнулся Мукузели, в эту минуту чем-то неуловимо напоминавший Панкратова. С одной разницей: Панкратов твердо верил в то, что говорил, а с этим нельзя быть уверенным…
— Будете выдвигать свою кандидатуру в парламент?
— Разумеется, — сказал Мукузели.
— Для политического деятеля, действующего в рамках закона и в интересах демократии, может отыскаться и более высокая должность, — сказал Мазур.
— Какая же?
— Я уполномочен… ну, разумеется, в том случае, если народ все же большинством одобрит монархию… предложить вам кресло члена Королевского Совета, и титул графа, — сказал Мазур. — Королевский Совет, по замыслам, будет чисто совещательным органом при королеве, но, мне кажется, что членство в нем — гораздо более высокий пост…
— Что может быть выше поста народного избранника? — произнес Мукузели, теперь еще больше напоминая Мазуру Панкратова.
— Значит, вы отказываетесь? Вот так, с ходу? Ничего не обдумывая?
— Вы, надо отдать вам должное, полковник, действуете, я бы признал, тонко, — сказал Мукузели. — Вернее, те… или та… кто вас послал. Никаких вульгарных чеков, выложенных на стол… Вы знаете, меня не впервые пытаются подкупать, но раньше все выглядело гораздо примитивнее.
«А вот тут ты совравши, старая сволочь, — подумал Мазур. — Врешь в глаза в расчете на то, что я маловато о тебе знаю. Совершенно точно известно: ни разу за все время, что ты здесь витийствовал в прежние времена, тебя не пытались купить власти — по причине невысокой ценности товара. Но теперь, очень похоже, тебя все же купили другие…»
61 
