100 
— Только диагноз, — я не хотела знать, и в то же время должна была. — Насколько все плохо?
На мгновение он отвернулся, а когда посмотрел на меня, то сказал:
— Скажем так: я знаю, что должен проживать каждый день по максимуму, и знаю это уже давно.
Я внезапно поняла кое-что, что долгое время не могла осознать в нем. Танцор всегда абсолютно спокойно относился к парням вроде Бэрронса, Риодана, Кристиана, даже Фейри, и мне было бесконечно любопытно, почему. Я безгранично восхищалась им за это, тихо гордилась им всякий раз, когда он стоял на своем против таких могущественных бессмертных, потому что он никогда не бросался пустыми словами, лишь уверенность и спокойное невмешательство. Теперь я знала почему: он большую часть своей сознательной жизни прожил с угрозой смерти.
— Каоимх любит тебя, — сказала я, не имея ни малейшего понятия, зачем это говорю.
Впрочем, ему это видимо понравилось, потому что он улыбнулся еще шире.
— Я знаю.
Его ответ оставил меня недовольной и до странного нервной. Я знаю? И все? Он ее любит? У них были отношения? На грани того, чтобы свить совместное гнездышко? Он ее сюда приводил? Мать честная, может, это она выбирала для него эту мебель, купила ковры и свечки!
Мне пора валить отсюда. Я не могла с этим справиться. Ни с чем. Я отвернулась и начала вставать, но потом повернулась обратно и сказала:
— Так ты и Каоимх… — я умолкла и села обратно. Я находилась не в своей стихии. Я хотела уйти. Я не могла уйти. Моя задница превратилась в студень, который никак не мог решиться, то подталкивая меня с дивана, то таща обратно. Я разрывалась от точного знания, что руки времени пожирают еще одну часть моей жизни. Часы. Ну конечно. Убейте часы, написал он, эти ублюдки воруют время. В ту ночь, когда он подарил мне стих и браслет, он по-своему говорил мне, что времени мало и каждый момент имел значение. Я закрыла глаза, вспоминая последнюю строфу. Это был его сигнал тревоги, который он пытался до меня донести, не навлекая на себя риск, что я не приму это и убегу.
- Убейте часы, и живите моментом,
- Никакие пешки или оружие не украдут наше «сейчас»,
- Когда ты смеешься со мной, Мега, время останавливается.
- И в этот момент, я в каком-то смысле идеален.
Пребывание с ним дало мне это — чувство, что меня не преследует, что за мной не гонится древний Вечный Страж, всегда держащий наготове свой плащ — каждый день, каждую минуту.
— Что ты пытаешься у меня спросить? — спокойно сказал Танцор.
— Ты и… — я снова умолкла на полуслове.
Он позволил тишине затянуться, напряженно наблюдая за мной, бегая взглядом от моего правого глаза к левому и обратно. Наконец, он мягко подтолкнул:
— Что, Мега? Что ты хочешь знать?
— Ты и Каоимх… черт подери, Танцор, помоги же мне!
— Ты хочешь знать, были ли мы любовниками, — сказал он так тихо и по-взрослому, что я неудобно заерзала.
Он не сказал «бойфренд» или «встречаемся». Он использовал слово, которое внезапно заставило меня представить, как его высокое сильное тело распростерлось над Каоимх, как он что-то страстно шепчет ей на ухо, смотрит на нее с желанием. И от этого живот скрутило жаром.
— Почему это так сложно спросить? Тебе просто нужно сказать: «Танцор, ты любовник Каоимх?»
Я сердито покосилась на него, находясь на грани того, чтобы вылететь за дверь в режиме стоп-кадра и никогда не возвращаться.
Он откинулся назад, уложил свои длинные ноги на кофейный столик и раскинул руки по спинке дивана. И у меня возникло смутное ощущение, что он прекрасно знал, как хорошо выглядит в этой позе. Показывал свои мышцы груди и руки, над которыми так упорно работал, чтобы сделать их точеными и сильными, руки, которые могли бы обнимать меня во время поездки на Дукатти.
— Неа. Я все еще девственник.
Я раскрыла рот от изумления.
— Да?
— Эй, мне всего лишь семнадцать. Это не такая уж редкость.
— Но ты же мог, ну то есть, ты знал… — я умолкла на полуслове.
— Что я рожден с более коротким фитильком, чем все остальные? — спокойно закончил он.
Я кивнула.
— И что, я должен был выскочить и хватать все, что попадется в руки, пока есть шанс? Ты знаешь, что я придирчив, Мега. С другой стороны, это заставило меня следить, чтобы каждый полученный мною опыт имел вес. Это должно быть лучше всех, или этому не бывать вовсе. Я не хотел накапливать плохие воспоминания, никаких сожалений.
100 
